"Правда об Иисусе Христе"
("МК- Бульвар")

          В театре им. Моссовета уже несколько лет с неизменными аншлагами играют рок-оперу Э.Л. Уеббера и Т.Райса "Иисус Христос - суперзвезда".  Культовый, много нашумевший в семидесятые  во всем мире спектакль, в немалой степени подхлестнувший распространение по  планете рок-опер как жанра, "Иисус" и в театральной Москве был и остается явлением  всьма и весьма ярким. Постановка уже обросла легендами и байками, среди которых  естественным образом переплелись правда и вымысел. Далее вы найдете несколько исключительно правдивых :) историй о московской постановке рок-оперы...

"Газовые атаки"
  В спектакле используется сухой лед: когда он тает, сцена наполняется клубами пара. Но  пиротехник часто переусердствовал и Христа было практически не видно, а кордебалет  на полу громко кашлял и чихал. Актерам стали выдавать распираторы, но мало кто мог ими грамотно воспользоваться. И пока не перешли на дым нового поколения, Иисусу приходилось петь громче.

"О вреде усердия"
 Отправился театр в Сочи. Дорогой декорации пообтрепались: где кусок отвалился, где краска облупилась. Добросовестный бутафор краску не экономил. На спектакле Иуда  тоже добросовестно прижал Магдалину к отреставрированному месту. Артистка  чувствует прилипла, а когда освободилась, коллеги ей зашептали: "Уходи скорей, у тебя  вся спина в черных пятнах". Костюмерам пришлось пойти на рекорд: за пять минут все
отстирали и все высушили.

"Переменное число апостолов"
По Евангелию, апостолов было двенадцать. Но однажды 1 января несколько артистов приболели, и больше семи апостолов не набиралось. Тогда две артистки балета оделись в мужские костюмы, и апостолов стало девять. Другой раз во время Тайной Вечери трапезничали одноврменно четырнадцать апостолов: дублеры не договорились, чья очередь выходить.

"Шампанское за свинью"
31 декабря 1994 года накануне наступления года Свиньи царь Ирод, появившись на сцене в маске (как и было задумано), снял ее и обнажил вторую маску - свиньи. Публика устроила овацию, а на поклонах кто-то вынес на сцену корзину с шампанским.

"Игра в мешке"
Однажды на гастролях у Юродивого костюм пропал. Его лохмотья искали долго и нашли... на швабре уборщицы, принявший костюм за тряпку. В "этом" играть было уже нельзя. Тогда артист в ближайшем овощном магазине во имя исскуства выпросил холщевый мешок из-под лука. В нем Юродивый до сих пор играет.

"Как жена Ирода резко поправилась"
  Однажды вместо планового спекаткля назначили "Суперстар". Помощница завтруппой обзвонила всех, но не нашла жену царя Ирода, выезжающую на сцену обнаженной в ванне. И тогда помощница завтруппой, обнажив свои роскошные 100 кг живого веса, пошла на публику. Не зная мизасцен, она с сигаретой в руках просто ходила по сцене (слава Богу, текста у персонажа не было), а где должна была танцевать, томно смотрела в зал.

"Политический подтекст"
Первый спектакль в Риге. гаснет свет, и прожектор высвычивает в зале три фигуры в шлемах и с дубинками (такое у спектакля начало). Но зрители с криками "ОМОН!" начали пробираться к выходу. А по трансляции на весь театр прозвучало: "Закройте  занавес, в зале ОМОН!". Спектакль едва не был сорван.

"Щедрые поклонники"
Постоянный почитатель актрисы кардебалета во время поклонов одаривал ее то цветами, то мягкими игрушками. Однажды ее подруга пошутила: "Опять цветы? Да она сыр любит!". На слудующем спектакле балерина получила увесистый сверток с двухкилограммовой головкой сыра. А Симону-зилоту одна поклонница на день рождения преподнесла видеодвойку "Самсунг".

"Как туалет Иуду подвел"
 Спектакль приближается к предательству Иуды. Пока Иисус пел "Моление о чаше",  Иуда пошел в туалет умыться и задержался перед зеркалом. Слышит - кричат, кого-то ищут. Оказалось - его. На вершине декорации стоял Иисус и, глядя под лестницу, пел отсутсвующему партнеру: "Иуда, ты целуешь прежде, чем придать...". В объяснительной артист написал: "Ведь в туалете нет динамика".

"Наедине со всеми"
На роль Симона-зилота ввели студента второго курса ГИТИСа. Он очень волновался - первая роль. Открыли занавес. Он заглняул в щель декорации и дрожащим голом произнес: "Ой, сколько народу!". Полторы тысячи зрителей захлопали. Студент не учел, что микрофон у него на голове уже включен.

"Чудо на сцене"
Царь Ирод (рост под два метра, центнер веса, 46-ой размер ботинков) танцевал, напевая  "Чарлстон", и вдруг попал ногой в решетку люка. Дергает - нога не вылезает, дергает  еще раз - решетка поднимается вместе с ногой. Пытаясь спасти мизасцену, актер садиться рядом с люком и убежденным тоном произносит (по пьесе!!!): "Сейчас будет  чудо". Дергает ногой в третий раз и - освобождается. После спектакля артист пробовал просунуть стопу в решетку - не пролезает.

"Как Юродивый Магдалину спас"
Дуэт Магдалины и Иисуса исполняется на вершине вращающейся декорации, куда Магдалина перебирается со статичной лестницы. Однажды смотрит - до декорации метра два. И она осталась на месте, решив себя ощущать Джульеттой на балконе. Запела. Видит - внизу под декорацией сидит Юродивый (его в сцене нет) и шепчет: "Увидите от меня свет". Он всю сцену подпрал собой готовые рухнуть декорации -  сломался крепеж. А когда Магдалина уходила, подол ее платья затянуло под вопоротный круг и ее потащило обратно на зрителя. Пришлось тут же часть юбки оторвать.

"Как серебрянники стали грошами"
Однажды Понтий Пилат забыл строку "Тебя раздавят и сомнут, как выжатый лимон, как жалкий мандарин..."... И сымпровизировал: "...как жалкий патиссон". Массовку за кулисами скосил приступ желудочных колик. А Иуда как-то на сцене сильно ушиб ногу и доигрывал эпизод на "автопилоте". И  вместо "Прочь кроваые деньги" подкорка артиста - украинца по национальности -  выдала: "Геть червоны гроши!"

Павла Осиповича Хомского - главного режиссера театра им. Моссовета мне удалось поймать в перерыве между репетициями.

- Не так давно была у вас на спектакле "Иисус Христос - суперзвезда", как раз в тот день, когда у актера, исполняющего роль Иуды, отключился микрофон. Надо отдать должное Валерию Яременко, допевшему свою арию до конца без микрофона, он, конечно, блестящий актер, обладающий не только прекрасными пластическими, но и вокальными данными.

- Как реагировал зал?

- Взрывался аплодисментами после каждый музыкальной фразы.

- Да, мужество притягательно. Вы знаете, мне часто говорят знакомые: "Не может быть, чтобы драматический актер на спектакле "вживую" так пел да при этом еще и так двигался! Наверняка он поет под фонограмму". Я обычно отвечаю: "Ну, хорошо, неужели вы не слышите дыхания?"  Кроме того, Валерий настолько свободен в музыке, что он может чуть-чуть опережать или чуть-чуть запаздывать. Не потому, что он ошибается, просто сегодняшнее его состояние подсказывает именно такой ход. Внимательное ухо всегда отличит "живой" звук от фонограммы.

- Может быть, наличие "живых" голосов, помноженное на красочность и динамику драматического действа, и обеспечивает вам аншлаг этого спектакля вот уже больше трех лет? (прим.: Статья от 1994г. - Багира)

- Плюс еще, конечно, глубина самой темы.

- Безусловно. Кстати, вы не собираетесь в ближайшее время ставить рок-оперу?

- История такая - мы долгое время искали произведение в продолжение нашей музыкальной работы. Остановились на "Игре" - известной зарубежом как "Chess". Но когда познакомились  с либретто, то выяснилось, что оно нам не очень годится. Потому, что наш театр все-таки драматический. Ведь даже когда мы столкнулись с такой замечательной вещью, как "Иисус Христос - суперзвезда", то поняли, что в ней нам кое-чего не хватает. Если вы хорошо знакомы с оригиналом, то наверняка увидите, что целый ряд вокальных номеров нашего спектакля создан в недрах театра.

- Например, дует Марии и Иисуса?

- Который, согласитесь, очень выигрышен и несет огромную эмоциональную нагрузку. Кроме того, ария Марии, обращенная к Пилату, - очень мощный драматический кусок. Ну и, наконец роль Симона Зелота - экстремиста, который призывает с оружием в руках восстать, что по нашим сегодняшним временам весьма часто встречается. В оригинале такой роли практически нет... Так вот, либретто "Игры" очень примитивно для драматического театра. Оно как бы состоит из отдельных номеров: в центре сюжета - Чемпион по шахматам, его окружение и возникающие конфликты. Мы работаем над сюжетным и музыкальным усовершенствованием этого произведения. Уже сейчас в него включен целый рад шлягерных номеров из репертуара "Битлз" и произведений классического рока.

- И в этом спектакле, так же как и в "Иисусе...", наверняка будет занят целый рад молодых артистов? Расскажите о них поподробнее...

- Они действительно этого достойны. Но когда я говорю о молодых актерах нашего театра, то мне не хочется в этом ряду называть того же Яременко или Сторожика. Они хоть и молодые в смысле возраста, но уже берут на себя ту нагрузку, которая падает на наших ведущих актеров.  А вот если вы обратили внимание, скажем, на Симона в "Иисусе" (эту роль исполняет Эдуард Степин), то это действительно молодой артист - он замечательно спел у нас, еще будучи студентом. Сейчас он институт уже закончил. Я в РАТИ - бывшем ГИТИСЕ - веду курс, и многие студенты являются актерами нашего театра по договору. Это прекрасно, когда ребята рано начинают выходить на сцену. Наверняка вы обратили внимание на Алексея Макарова - исполнителя роли Царя Ирода. Он тоже вместе со Степиным закончил в этом году* (Статья от 1994г.)   Несколько ребят с моего курса остались у нас в театре в пластической группе - они хорошо двигаются. Кстати, когда мы начинали работу над "Иисусом", среди педагогов - хореографистов был мексиканец - аспирант ГИТИСа. Он несколько лет танцевал на Бродвее. И занимался с нашей пластической группой, прививая им манеру, стиль, чувство ритма - все это было очень специфическим. Потом нашу пластическую группу стали "разворовывать"  по другим театрам. Я никого не хочу обвинить - это процесс объективный. Мы не в состоянии платить тех огромных денег, которые артисты могут получать в коммерческих спектаклях. Ввелись новые ребята, но той, "бродвейской" подготовки они, к сожалению, не получили...

- Что вы сейчас репетируете?

- Я начал репетировать новый спектакль. Кстати, главную роль там будет играть все тот же Яременко. И вот мы сейчас вместе ищем рисунок.

- И за что вы его так любите?

- Он человек очень и очень непростой. Но очень серьезно относится к работе. Профессионально. В "Школе жен", например, он и поет и танцует, и играет на аккордеоне, и ездит на роликовых коньках... Зрители, по-моему, перестают следить за пьесой и смотрят, как он себя проявляет. Вообще он актер синтетический, все делает сам. С ним приятно работать...

(с) А. Лапина 

               Неделю назад мы зашли в бар. Взяв по бокалу коктейля, сели за столик и принялись обсуждать последний события. Сначала разговор крутился вокруг "Золотой маски", потом переключился на ограблений мхатовского кассира. Новости быстро кончились. Кто-то стал рассказывать анекдот об одном из молодых актеров театра им. Моссовета. Вдруг мимо нас пролетел стакан и разбился о стену. Брызнул томатный сок, полетели осколки. Первая мысль после шока была, как ни странно, о Жириновском. Но мы заметили
только рыжую девушку. Она погрозила нас кулаком и выскочила на улицу. "Что это значит?" - воскликнули мы. Молодой человек, который уже шел в туалет отмываться, спокойно сказал: "Да это так, фанатка..."

При слове "фанатка" обычно возникает образ двенадцати -тринадцатилетней двоечницы, которая падает в обморок от слов "Маликов", или "Иванушки", не пропускает ни одного концерта своего кумира и имеет дома чемодан его портретов с подписями. Театральные фанаты, или "сыры", как их еще называют, - совсем другая стихия. "Серьезные" фанаты - это настоящий подарок для артистов. Их обожание - по сути отдельная форма театрального искусства. Когда-то оно вмещало в себе все; от бросания кошельков на сцену до кровавых дуэлей за честь закулисной красавицы. Сегодня серьезные "сыры" более "практичны": дарят шубы, машины, иногда круглые суммы на костюмы и постановки. Хотя последнее время артисты жалуются, что кроме "Рафаэлло" от них ничего не дождешься...  Многие причисляют к фанатам "клакеров", но это мнение ошибочное. Клакеры - публика трезвая и отнюдь не фанатичная, не подчиняются никому, кроме своих боссов. Если серьезные "сыры' - довольно редкие экземпляры и предпочитают держаться в тени, то "уличные фанаты" не скрываются от
любопытных взглядов. Это самая презираемая, но неистребимая каста, которая существует столько, сколько существует театр. "Золотое дно" для администраторов.  В отличие от эстрадных фанаток театральные "сырихи" не бросаются со своей любовью на всех, кого попало. В Москве у них две узаконенных "мекки" - Театр им. Моссовета и Театр под руководством Олега Табакова.
                    В "Табакерке" обожанием фанаток пользуются почти все молодые актеры, хотя костяк составляют "безруковоманки" и "машковистки". Мы решили попробовать пройти на спектакль так, как это делают они. К кассе надо приходить самое позднее в девять утра. Там вы находите девушку с листочком, которая записывает желающих купить билеты. Мы пришли в восемь и оказались двадцать пятыми по счету. Вечером лучше приезжать часа за два до спектакля, потому что билеты начинают продавать заранее, и к пяти часам
собирается приличная очередь. Все девушки с букетами, у многих их несколько. Сначала к кассе проходят по спискам. Если кто-то опоздал, его из списка вычеркивают. Не помогают ни мольбы и слезы, ни заявления типа "я член СТД" или "я помощник депутата". О местах речи не идет, девушки берут любые билеты.
                    Мы попали на спектакль "Старый квартал", где играют многие молодые актеры "Табакерки". Что бы ни делали на сцене Виталий Егоров, Сергей Безруков,- все встречается шквалом аплодисментов. (Такого мы не видели даже в цирке при выступлении укротителя тигров.) В наиболее острых местах из зала несутся выкрики одобрения и поддержки. Рассказывают, что как-то во время спектакля "Матросская тишина", в финале, когда старый еврей Абрам Кац ( в исполнении Владимира Машкова) прощался со своим сыном, с задних рядов повскакивали фанатки и дружно прокричали: "Не плач, Володя, мы с тобой!"
                    После спектакля артистов буквально завалили цветами. Но овации не продолжались слишком долго. Девушки уже побежали к выходу. Многие из них даже не сдавали в гардероб свои шубки и курточки, чтобы успеть быстрее всех к служебному входу и занять место поудобней.   Мы отправились вслед за ними. Во дворе стояло несколько десятков фанаток. Среди них были и те, которые не смогли прорваться на
спектакль. Кто-то нервно курил. Кто-то подправлял макияж. Все молчали. Вечер был морозный, и через полчаса мы собрались уходить. Внезапно двери распахнулись - вышел Сергей Безруков. Толпа бросилась на него с цветами. Было видно, что артист уже привык к подобным сценам, а потому он быстро подмахнул десяток открыток и ускоренным темпом двинулся в подворотню. Но здесь его остановила мощная девица и что-то начала ему кричать. Безруков попытался было увернуться, но она не пускала. Тогда кумир тихо
сказал ей: "Я вас помню, помню..." Девушка обмякла, и он быстро выскочил в переулок.
               Мы приготовились к чему-то особенному, но оказалось, что всё уже закончилось. Девушки двинулись к метро. Мы побрели следом. По дороге мы с печалью думали о том, что наш поход в театр больше напоминает посещение футбольного матча. О достоинствах спектакля и актерской игры говорить как-то не хотелось, и мы лишь отдали должное оборотливости театральной администрации.
                И все-таки фанатство в «Табакерке»  не имеет такого размаха, как в театре им. Моссовета. Обстановка на спектакле "Иисус Христос- Суперзвезда" очень похожа на концерт эстрадных див. Огромный зал забит до отказа девушками с диктофонами и фотоаппаратами, закатывающими глаза и в экстазе подпевающими "небожителям". В антракте мы слышали разговоры об особых отношениях многих девушек с "моссоветовскими" звездами. Одна школьница громко просила подругу устроить ей свидание с Валерием Яременко: "Скажи ему, что у меня скоро день рождения. Мне исполняется четырнадцать лет. Он меня знает. Пускай приходит. Я буду очень рада!" Нам стало любопытно, как будут происходить "переговоры". И после спектакля мы заняли место
напротив служебного входа.
                Толпу девушек можно было условно разделить на две группы: на большинство - маленькие школьницы в дешевеньких пальтишках, с гвоздичками по 15 рублей - и меньшинство - богато одетые девицы с букетами, стоимость которых у ближайшего метро достигает 70 долларов, оба лагеря недружелюбно переглядывались, но с одинаковым презрением  рассматривали маленькую разношерстную группу у самого входа. Среди них мы увидели ту самую рыжую девицу, которая бросила в нас стакан.
- А это кто такие? - спросили мы у девушки в песцовой шубе с огромным букетом роз.
- Да это "невесты", - ухмыльнулась та.
- Какие невесты?!!
- Да фанатички полоумные, они считают себя невестами артистов бегают за ними повсюду. Вон та, белобрысая, в прошлом году зашла к М. домой и спросила, нет ли у него металлолома. Представляете! Он ей говорит, что нет. А она его так просила, что М. ей вынес какой-то чайник без носика. И теперь она думает, что стала его невестой. А вон та, рыжая, во время спектакля на сцену выскочила и стала Х. в любви объясняться. Скандал был жуткий. Вообще чуть всех не разогнали. А мне, кстати, сам Сторожик руку пожал. Вот
смотрите! - она сняла перчатку и продемонстрировала нам маленькую ладошку.
                Пока мы разглядывали руку, в рядах фанаток грянуло "Ура!" В дверях служебного входа появился Олег Казанчеев. К нему, Иисус-суперзвезда, только что снятому с креста, бросаются "сыры". Забыто все: холод, слякоть, козни конкуренток. Нам показалось, что именно так могут быть счастливы люди, дожившие до второго пришествия. Актер оглядывал знакомые лица, выслушивал признания в любви, раздавал автографы, благосклонно принимал цветы. Хотя, а общем, сценарий  мало чем отличался от происходившего во дворе "Табакерки". Разве что народу здесь было побольше, сами артисты повальяжней, да и вид у девушек куда
более приличный.
                Вахтеры театра им. Моссовета с фанатками не ссорятся, даже называют их ласково на старинный манер: "поклонницы". На расспросы осторожно отвечают, что проблем с ними никаких нет, ведут они себя очень прилично, а что цветы актерам дарят за автографы - так это же просто замечательно.
- "Конечно, замечательно", -думали мы, выйдя на Тверскую, - Но чего же они добиваются? Неужели просто так, от чистого сердца заваливают своих кумиров цветами и игрушками, опустошая карманы пап и мам."
- "Да нет же! - воскликнул один из нас, - вот еще придумали, альтруизм! Просто замуж они хотят. Вот и все."
- "Да ну? - удивились мы, вспоминая "невест", вооруженных стаканами и чайниками, - Это же только самые отчаянные на такой эффект надеются. В основном-то народ интеллигентный." Но наш собеседник не сдавался: "А никто в их интеллигентности не сомневается. Вот у меня есть хорошая подружка. Не буду называть фамилию. Ну очень образованная женщина. Она по молодости по одному актеру с ума сходила. И чего только не делала, чтобы добиться его расположения. Даже в театральный институт поступила. Много ей пришлось пережить из-за своей любви, и стала она в конце концов одной из самых безжалостных критикесс, без всяких сантиментов. Так вот, вы будете смеяться, но она вышла-таки замуж за своего кумира! И живут они сейчас душа в душу."
Не успел он закончить, как в его спину ударился снежок. Мы оглянулись. За нами двигалась толпа "невест". Во главе шла рыжая девица. Она что-то крикнула - и снежки посыпались градом. "Бежать нельзя!" - решили мы одновременно и свернули в подворотню. Девушки, действительно, не стали нас преследовать, и мы наблюдали из-за угла, как они прошли по улице, красивые, раскрасневшиеся и очень довольные своей победой. Вокруг стояли старинные домики, в окнах горел ласковый свет, были слышны звуки фортепиано. И у нас вдруг возникло ощущение, что ничего не изменилось в этом мире за сотни лет. Наверное, так же "плыл золотой кораблик" над коньками московских крыш, так жескрипел снег под каблучками румяных гимназисток, возвращавшихся со спектаклей Мочалова, Качалова, Сверчкова -Заволжского... От этих мыслей стало немножко стыдно, и мы пообещали друг другу больше никогда не называть влюбленных девушек фанатками...

Мария и Светлана СВЕШНИКОВЫ,
Егор КАРЯГИН

«Театральный курьер» апрель 1998 г. 

Народ. Распни его! Пни его! Пни его!
"Иисус Христос – суперзвезда" (перевод Я. Кеслера)

            Говоря об этом спектакле, нужно начать с перевода. Нет ничего сложнее, чем переводить оперу, текст которой числится среди вершин рок-поэзии. Уложить русскую многосложность в английскую лаконичную строку, не потеряв ни ритма, ни смысла, ни поэзии, - не просто. Недаром пишут про ходивший прежде в списках "самопал", "He’s a man – he’s just man" превращался в "Он мужик, он лишь мужик…". Но попытки перевода, конечно, были всегда. Даже сейчас, одновременно со спектаклем, появилось в наших магазинах
либретто "Иисуса Христа" в переводе Вячеслава Птицина – примечательная попытка точно следовать оригиналу, обернувшиеся таким тяжелым и архаичным языком, каким не писали не только двадцать, но, наверное, и сто лет назад. Каково, например, читать в качестве перевода криков толпы ("Crucify him!") вместо евангельского перевода "Распни его!" – "Крестованья!", что, конечно, ближе по ритму. Для театра имени Моссовета Ярослав Кеслер сделал не перевод, а "сценическую редакцию", "пьесу по мотивам», используя для этого "материал канонических евагелий и художественной литературы на евангельские темы". Объясняет он это сам в программке к спектаклю очень просто: "Для публики Запада библейский сюжет хорошо известен и входит в систему общечеловеческих ценностей. Для советских зрителей Евангелие не является настольной книгой, и авторов русского варианта оперы это подвигнуло на новое прочтение". Читая этот текст, я немного обижаюсь. Как зритель я не люблю, когда меня принимают за идиота, к тому же склоняясь к мысли, что если и есть у нас люди, совершенно незнакомые с евангельским сюжетом, то они вряд ли когда-нибудь появятся в
театральном зале. И все же, когда я берусь читать новое либретто, обида проходит. Я вижу, что побудительные мотивы переиначивания Тима Райса у Кеслера совершенно не были просветительскими. Он писал пьесу. И мне это интересно. Текст Райса никогда не был пьесой. Это – либретто, не более, но и не менее. Оно стремительно и лаконичен. Райс гонит сюжет живым уличным языком, намечает расстановку сил и внутренние повороты, дает две-три разработанные поэтические темы, остальное – дело музыки. Никаких подробных мотивировок, причинно – следственных связей, пространных рассуждений – музыка дает всему
объяснение и оправдание, мощь и глубину, игривость и ласку. Райс знал, что музыка всегда "переиграет" текст, и не старался навязывать ей глубокомысленность. К тому же он работал в паре.
Ярослав Кеслер работал один. И был непоправимо мечен русской культурой. Перерабатывая  либретто Райса, он старался его объяснить и углубить, дополняя новыми ариями – рассуждениями, что в народе называется "делать Достоевского". Нам ведь никакой сюжет не в радость, если там нет томления духа ил мучительных сомнений. А уж евагелский-то… И потому я хочу оценивать стремление стать соавтором уже прославившегося произведения, я не говорю, что замысел Кеслера – глумление над шедевром. Я тоже здесь родилась.
Итак, как строит пьесу Кеслер? Начинать ее стремительно с бунта Иуды, как это делает Райс, кажется ему, вероятно, слишком шоковым, а может быть, переводчик и в  правду боится, что мы не разберем, в чем дело, во всяком случае он сначала дает расстановку сил: во-первых, сокращенную Нагорную проповедь, каждый пассаж которой воссторженным эхом отзывается в толпе, и затем коварные планы первосвященников:
Кайафа.
Власть мало взять,
Нужны ей кровь и муки.
Анна.
Мой Кайяфа,
Тебе и карты в руки.
Далее, переведя по Райсу сцену в общине (и здесь вполне адекватен первоисточнику), Кеслер сочиняет главное – отсутствующий у Райса эпизод "Сомнения Иуды". Иуду сжигает страх бесславия:
Иуда.
Взойдет звезда, великим будет чудо...
И где тогда окажется Иуда?
Мне надо знать, какую роль в игре мне отводит Иисус...
Мне страшен неведомый груз...
Мой разум так чист, и я понял, чего я боюсь -
Забвения! Забвения!! Забвения!!!

    Здесь есть мотивы, близкие андреевскому Искариоту: во-первых, предательство, цель которого – послужить Иисусу ("Ради его славы надо, чтоб я восстал"). Именно предательство поставит Иуду в царствие Божием рядом с учителем, а также то, что Иисус сам наметил Иуду для предательства, как для высокой миссии.
Иуда.
Иисус, я не хочу остаться в стороне,
И скоро, я предчувствую, ты вспомнишь обо мне...
Когда взойдешь на трон, придет мой звездный час,
И ярче всех в короне засверкает мой алмаз!
Дай же мне знак, что ты меня слышишь!
Дай же мне знак, чтоб я тебя понял!
Дай же мне знак, что я не ошибся!
Так ли себя возвысит Иуда?

Еще одна характерная деталь: первосвященники не выказывают раздражения против толпы, кричащей "Осанну" Христу (что соответствовало бы и Райсу, и евангелистам), напротив:

Кайафа.
Пусть невежды это видят,
Что нам нравится их лидер
Ведь толпа
Всегда слепа.

К тому же - знакомый мотив: они заранее отмечают Иуду как человека, которог не нало покупать – сам придет.

Кайафа.
Вон Иуда лукавый,
Человек без лица.
Ради собственной славы
Он продаст и отца...

Вообще о первосвященниках разговор особый. У Райса их было пятеро, здесь стало трое (три священника, суетятся вокруг Кайафы и Анны, объединены под именем Савла). Ведя этулинию, Кеслер разрабатывает тему: ответственные работники – душители демократии (достигшую апогея в спектракле – но об этом после); в такой ситуации их взаимоотношения с Иудой подобны связям со строптивым секретным агентом. Савл отчитывает его, словно старший по званию:

Ты зачем пришел, Иуда, к нам в совет?
Ты уже не раз менял, Иуда, цвет...
Ты теперь, Иуда, должен доказать,
Что тебе, Иуда, можно доверять.

Эти неожиданные заявления не вполне согласуются с противоречивым, "андреевским" характером двенадцатаго апостола, заявленным в его монологах, но ни подтверждений, ни объяснений "сектовству" Иуды не будет – тема, как появилась, так и брошена. Такое не раз происходит в пьесе: здесь многие повороты характеров библейских героев вполне современны и любопытны, даже если и не новы, и все же хочется, чтобы автор "наконец уже что-нибудь выбрал", как говорят в Одессе, во всяком случае, связал концы с концами. Он повесил столько ружей, которые к финалу должны выстрелить, что зритель чувствует себя просто в тире: такие авторы, как четверо евангелистов, Райс, Андреев, Булгаков и прочие, кого я не узнала, плюс наша газетная публицистика, не всегда легко соединимы даже в стихотворном переложении Кеслера.
Скажем, я могу понять сцену, которой нет у Райса – приход Кайафы к Пилату с требованием смерти Христу – по сюжету следующую Евангелиям от Иоанна и Луки, по драматургическому накалу – явно булгаковскому диалогу тех же героев после суда:

Кайафа.
Самозванец Христос - это враг Рима,
Он назвал себя царем -
Цезарю прямое оскорбленье...

Пилат.
Я не вижу причин, сколь-нибудь веских
Для тебя, Кайафа, лично
демонстрировать лояльность -
Слишком мелок вопрос...

            Но меня оторопь берет, когда, превав насмешливую арию Пилата, обращенную к Христу ("Местный царь, некто Христос"), возникает прозаический диалог даже не с Иисусом – с Иешуа из "Мастера и Мрагариты", совершенно иным характером, чем не только в тексте Райса – в музыке Уэбера, которую не объедешь! Ведь нельзя же рассчитывать, чо мы этот диалог не узнаем, хотя он сокращен до потери смысла: Пилат отдает должное уму собеседника до того, как тот кго выказал (замечание Иешуа о том, что перерезать волосок
жизни может только тот, кто его подвесил, - опущено в пьесе),
          Впрочем, не буду вас утомлять подробностями сравнительного анализа текстов оригинального либретто и его переложения. Перейдем, наконец, к спектаклю, там прояснится пьеса (все еще не решаюсь сказать: опера). «В спектакле артисты поют, используя радиомикрофоны фирмы "Зенхайзер" (ФРГ), - указано в программке. И не напрасно: артисту, хоть немного музыкальному, но без поставленно певческого голоса, достаточно негромко напеть свою арию в радиомикрофон фирмы "Зенхайзер", и сносное звучание, поддержанное фонограмой замечательной музыки, будет обеспечено. На этом уровне музыкальных артистов в Театре имени Моссовета оказалось достаточно для постановки оперы Уэбера. Актеров же с поставленным певческими голосами почти нет, лишь Ирина Климова – Магдалина, один из исполнителей роли Христа – Валерий Анохин, проффесиональный певец (у него, впрочем, появляются актерские проблемы) и, пожалуй, Борис Иванов – Пилат.
                Трое выходят из зала. Еще долго стоят в проходе между рядами – в полицейских шлемах с опущенными пластиковыми забралами и с дубинками (олицетворение зла – именно они потом окажутся первосвященниками), Увертюра продолжается. Освещенная фарами мотоциклов, на сцену вбегает толпа юных рокеров – все, как полагается, в коже и металле. Небольшой танец – кого-то бьют. Ах, вот кого – золотоволосую красотку в мини. Но тут на помощь просается неизвестный герой в джинсах и кожанной куртке. Он отбивает несчастную, но жестоко избит сам, в то время как девицу  не то слегка насилуя, прижал к стене другой кудрявый супермен. Но тут рокеры в трепете расступаются, и свеже-отлупленный герой восстает уже в белом балахоне до пят: поднявшись надо всеми и простерши руки над головами, он начинает Нагорную проповедь. Рокеры восхищенно вторят. Начинается сюжет.
            Жанровая сцена, разыгранная на увертюру Уэббера, - визитная карточка спектакля, она сразу нас предупреждает, о чем пойдет речь, - уровень осмысления материала и притязаний постановщиков. Уже художник спектакля Борис  Бланк, предлагая в качестве оформления вертящуюся крепостную сцену с тремя арками и центральной лестницей, вторичен: он использует вертикаль и этажи "строительных лесов" фильма Джуисона, но вместо того воздуха и пространства здесь лишь мрачная тяжесть забитой сцены. Режисер
тоже вторит фильму, используя прием современного обрамления сюжета, хотя, согласитесь, молодые актеры, приехавшие в пустыю, чтобы сыграть или прожить жизнь Христа, - не то же самое, что история о парне, защитившем от рокеров проститутку и ставшем Христом.
        У Райса с Уэббером опера, естественно, была прежде всего связана с движением хиппи и следующим за ним движением "Jesus People", с их пацифизмом, стремлением к "естественной жизни" и всеобщей любви. Кроме новой философии попытка осовременить оперу, сменив хиппи на рокеров (причем металлистов), рискована оттого, что музыка Уэббера во многом мелодически связана с 60-ми. И все же, быть может, такая смена получилась бы, если была бы поддержана общим редисерским решением: Христос одинок не просто
среди глуповатых и воссторженных учеников, как в опере, а среди всего злого, агрессивного, энергичного мира. Но решения нет: Христос лишь формально сменил окружение, ведь на дворе 90-е годы – какое нынче молодежное движение? – для того и в драке поучавствовал. Театр уговаривает зрителей: не сомнвайиесь, это все о нас, о нас!  В программке значится, что этот спектакль – совместная постановка с театром-студией фантастики "Луна" (под руководством С. Проханова). Студийцы – это толпа рокеров, они же, по-прежнему полуголые, в кожаных юбках, жилетах, сапогах, - апостолы, торговцы, стражники, нищие, в общем, кордебалет. Конечно, не в бродвейском понимании "Кордебалета" – откуда нам взять такой тщательный
отбор. Танцуют те, кто есть и кто как может; хорошо, что и они согласились из вечера в вечер отплясывать за копеечные наши деньги и маленький кусочек славы, заменяя профессиональную отточенность и легкость движений – старательностью и желанием. Плохо заменяя, отдуваясь, с потом, но – спасибо и на этом. Мы, впрочем, как зрители, ни на что не претендуем. Пляшут – как поют. На профессиональный танец и пение мы готовы сходить в Большой театр и, читая в программке к спектаклю слова Кеслера о том, что эта
постановка "привлекательная своеобразным сочетанием жанра рок-оперы, православного прочтения Евангелия и традиций русской театральной школы", мы надеемся лишь на одно – традиции русской театральной школы.

            Жаль, я не увидела Олега Казанчеева в роли Иисуса – он редко играет. Но, помня по спектаклям на Таганке его огромные горящие глаза и пластичность, надеюсь, что он хорош. Зато Валерия Анохина, тоже не актера Театра имени Моссовета, - певца, выпускника Гнесинского училища, я видела дважды. И, признаюсь, это было тягостное зрелище. Высокомерновялый, гладкий, хорошо упитанный Христос не интересовался на сцене ничем, кроме звучания собственного голоса, правильно выпевая все, предусмотренное
партитурой, и с окружением своим общался "через губу". Не так давно появился новый Иисус – Юрий Цивцивадзе – большой, черноволосый, чернобородый, черноглазый, на вид совершенно демонический рядом с молодым кудрявым Иудой, бегающим вокруг. Вероятно, столь жгучий Христос был вполне возможен в Иудее и
странен только по контрасту, да и привычке к утонченному, светлому лику, но, когда такой могучий мужик рушится на пол, изображая упадок сил и моральные страдания, лишь только его коснуться мелкие мальчики-воины, когда он картинно корчится под плетьями, драпируясь в чистенький белый балахон, приходит в голову другое: даже по этому спектаклю ясно, что Цивцивадзе актерски более
разнообразен и интересен, чем Анохин, более мягок, лиричен (хотя по виду ожидалась мощь и темперамент), тем очевиднее становится, что раздражающее в первом исполнителе, возникает вновь и вновь в игре второго, оказавшись задачей, поставленной режисером. Статичность, вялость Христа и томность его взора, вероятно, по замыслу Хомского, должны были означать святость и контрастировать с подвижностью Иуды. (Святость, вероятно, подтверждать должна была и хламида, полностью скрывавшее его тело от нескромных взоров, по сравнению коленками Иуды; так и у Магдалины с "очищением" удлиняется юбка.) Короче говоря, задача
режисера исполнителю роли Христа явно формулировалась как "рыба заливная" (для тех, кто забыл, что это такое: рыба, остановившаяся в желе), и здесь вновь приходится отвести все упреки от актеров.
Что касается Марии Магдалины в исполнении Ирины Климовой, то в этом образе, как ни странно, - центр спектакля. Сплетение многих его нитей и разгадка многих чудес.  Маленькая, пухленькая, волоокая, с роскошными золотыми волосами ниже пояса, - воплощенный ангел, Магдалина – это мечта и стон
пятнадцатилетних пэтэушниц, недосягаемый идеал: и тогда, когда она дефилирует по сцне  зазывной походочкой "от бедра", в ярко-красной мини-юбке и черных кажаных сапогах (одном – выше колена, другом – совсем коротком), и тогда, когда оплагивает возлюбленного Иисуса, рассыпав локоны и расправив нежно-голубой хитон до пят – символ чистой души, из под которого видны туфельки на шпльках. Это она – миф героиня "Ласкового мая": роковая, но чистая и жертвенная крошка (о, Достоевский!), с голосом,
действительно сильным и звучным, но вульгарноватой "попсовостью" интонаций превращающим Уэббера в Игоря Николаева.
      Как только появляется эта Магдалина (а появляется она сразу), мы понимаем, что смотрим спектакль "про любовь". С тех пор как герой защитил ее от драчливых рокеров, она с Иисусом уже не разлучна. Надевая свой голубой хитон непорочности, Магдалина повсюду следует за Христом с такой значительностью, словно еще один ученик (тем более что апостолов всегда не хватает: в сцене Тайной вечере, например, на виденных мной спектаклях их число колебалось от шести до десяти). А в сцене "Осанна" Иисус с Магдалиной выступают рука об руку, словно новобрачные, а то и приобнявшись, окруженный восторженной, машущей ветками
толпой. Когда ему преподносят цветочки, он галантно вручает их ей.
            Впрочем, мелодраматическую историю "про любовь" до Хомского закрутил еще Кеслер, сочинив ряд неожиданных подробностей во взаимоотношениях героев. Неудивительно, что лучшая сцена в мелодраме – момент "слияния душ", то есть любовный дуэт Магдалины и Иисуса.  У Райса вместо этого дуэта была лишь полная печали и безнадежности ария Марии, у Кеслера – дуэт энергичной влюбленной женщины, которая добьется своего, и слабого мужчины, которому хочется, но не разрешают: "Мне дано связать здесь, на земле, волю Бога и любовь". (Сюжет несомненно драматический, но – видит Бог – из другой оперы.)
Магдалина
Ведь ты открыл мне мир душевной красоты...

Иисус
Мария!

Мария
Моя любовь, надежда, вера - это ты, милый...

Иисус
Ах, Мария, я не властен над собой... (Мария: Любимый мой!)

Мария
Но кто бы ни был над тобой
Все равно ты мой

Иисус
Мария!

Мария
Мой!

            Ирония искусства: именно в этот момент я вижу, что между Иисусом и Магдалиной начинает что-то проиходить, между актерами натягивается струна, оттого что они, наконец, понимают, о чем идет речь: не слова, не историю из книжки играют, а то, что называется актерской задачей: что им друг от друга надо.  Вероятно, они смогли бы сыграть историю про любовь.
        Это действительно лучшая сцена: Магдалина и Иисуса в лунном свете стоят высоко на крепости, их голоса то сливаются, то вторят друг другу; неожиданно стена, соединявшая их мостом, поворачивается и они, словно разделенные пропастью, становятся недосягаемыми друг для друга. Вот образ, который вместе с прекрасной музыкой говорит нам о несостоявшейся любви больше, чем любой текст.  Кто не знает: музыка – высшее из искусств – всегда может "преиграть" слова. А захочет, – вознесет их и усилит. Музыка Уэббера в этом
спектакле прикрывает кеслера, заслоняетсобой его неудачи, но лишь до тех пор, пока он не вмешивается в ее логику и развитие, не начинает тасовать лучшие арии, повторяя их и передавая другим героям. Вот тогда музыка начинает мстить перелицовщику, придавая каждый раз нечто подозрительное персонажу, укравшему чужую музыку. Но об этом – после.
        Вероятно, самым драматургически разработанным (хотя и весьма непоследовательным) в спектакле был характер Иуды. Кеслер, как Райс, пишет о влюбленном в Христа ученике, лучшем из команды самодовольно-глуповатых апостолов, но все же не способном понять учителя. Он все пытается заставить Христа соответствовать собственным представлениям о мудрости и святости и негодует, видя, что тот во всем «неразумен». Здесь появляется уже собственно кеслеровская тема мечты о славе. К сожалению, на спектаклях,
которые я видела, Иуду несколько подкосил постоянно отказывавший микрофон (привет от фирмы "Зенхайзер"!). А Валерия Яременко мог бы быть интересен: в нем есть и нерв и энергия. Но все это как-то бессмысленно, бесцельно: знаете ли вы, что такое актер, не получивший задачи, не понимающий, что он играет и зачем, тратящийся искренне, но впустую, как мощная машина на холостом ходу?
Вот так появляются все эти крики, хрипы, избыточная жестикуляция, вот тогда актер сам начинает придумывать, на что обратить свою энергию.
О чем бы не пел Иуда, в каких бы просчетах ни обвинял Христа поначалу, мы видим только одно – досаду и зависть, что не ему досталась хорошенькая Магдалина. Не раз Иуда, будто случайно, роняет с себя "рукава" туники, живописно обнажая руки, плечи и грудь и похаживая вокруг задрапированного Христа таим голым и мужественным. Вот он, лениво развалясь наверху и поглаживая себя, якобы отчитывает Магдалину; у Райса, в соответствии с Евангелием, Иуда осуждал ее за то, что она тратит дорогое время на Христа, здесь это пропало, главным стало другое:
Иуда
Сладки твои губы,
Сладки твои речи…

Ревнует.
Кстати, Иуде музыка едко отомстила за кеслеровское перекраивание драматургиии оперы. В финале у него есть ария раскаиния, но, видимо, этих страданий драматургу кажется недостаточно, и он дает Иуде вторую арию, совпадающую с любовной темы магдалины («I don't know how to love him?») и дословно дублирующую ее текст (по тому же переложению).
Как его вернуть?
Как его спасти? (Найти – у Магдалины).
Как сказать: "забудь"?
Как сказать: "прости"?
Думаешь: быть может, и прежде ревновал не Магдалину к Христу, а наоборот?
Есть, впрочем, в этой постановке актер, который не то что выламывается, но существует как-то на особицу, вне вялого равнодушия и вне крикливого надрыва спектакля, - Борис Иванов в роли Пилата. Он представляет то, что обещенно программкой, - традиции русской театральной школы. Он существует в спектакле спокойно и достойно среди всеобщего гама и истерики, без той яркой остроты, что была в фильме у надменного Барри Деннена, наоборот, просто и как-то по-домашнему, но с умом и даже величием. К сожалению,
дублирующий его мягкий интеллигентный артист Анатолий Адоскин в этой роли вдруг заметался, подхваченный всеобщим криком, устроил истерику, выясняя отношения с народом и священниками, и показал себя не слишком умным Пилатом.
        Кеслер, пытаясь развить сюжет, исходя из имеющегося материала, ставит сомнительное положение и Пилата. Драматург выстраивает сцену, вполне достойную жен декабристов: Магдалина приходит молить прокуратора о прощении для Иисуса и слышит от него повторение арии Иуды – обвинения Христу на тайной вечере:

Ну что ж, философ твой, куда он вас завел?
И сам теперь страдает из-за упрямства своего.

            В здешнем раскладе сил такое дублирование не слишком лестно для Пилата, превращая его в весьма ординарную фигуру. В свою очередь Магдалина обращает к нему лучшую арию оперы – "моление о чаше" Хритса лишь с небольшими изменениями в тексте. Сама по себе эта передача – невозможное, непростительное снижение: слова скорби человека, избравшего страдание и смерть, не равны женским просьбам о помиловании. Но дело не только в этом. Уже то, как просит Магдалина, делает подвиг Христа бессмысленным и ничтожным:

Не губи души невинной,
Не пролей невинной крови,
Искупить грехи чужие,
Разве это преступленье?

Кто ставит в преступление Христу искупление чужих грехов, которое только и произойдт, если прольется его "невинная кровь"? Но вот,
что самое ужасное:
Магдалина
Дай мне выпить чашу эту,
Пригвозди меня к распятью,
Бей,терзай, пытай, убей меня,
Но вызволи его!
Это скажем честно, смелая идея вернется в прощальном плаче Магдалины, который мы слышим вместо звуков бичевания Христа – тех тридцати девяти ударов, которыми театр, вероятно, боялся наскучить зрителю:
Магдалина
Мой свет, моя звезда!
Я знаю, ты уйдешь,
Но близок час, когда
Меня ты призовешь...
Тогда моя любовь
Преодолеет тьму,
Я следом за тобой
Распятие приму!

Боюсь комментировать.
Пожалуй, в разговоре о тардициях русской театральной школы стоит добавить несколько слов об Ироде – Сергее Проханове. Мне почему-то кажется, что именно он, приведший сюда свою студию и ставший вторым режисером спектакля, был инициатором этой постановки. "Иисус Христос – Суперзвезда" - опера его поколения, его любовь и настальгия. В "Московском наблюдателе" Марина Тмашева написла уже, что Проханов в роли ирода похож на советского банщика. Это правда, но не вижу в этом укора – возможно,
таким и должен быть наш советский ирод. Выезжая в ванне (за неимением бассейна), с полуобнаженными красотками, разнеженный в клубах пара, он весел, фамильярен и нагл. Этот Ирод довольно лихо танцует и даже, желая продемонстрировать Христу собственную способность к чудесам, вынимает у окружающих его девиц букеты цветов. Получая полное удовольствие от собственной игры, Проханов ни в чем себе не отказывает и покрикивает в пылу лица: "Тоже мне Христос, не может ни хрена!" и тому подобные
"капустные штучки", доказывая еще раз, что опера ставилась как превычный "спектакль с музыкой" не требующий от драматического актера иного типа существования и самоограничения.  И все же – нет, напрасно я рассуждаю об актерах и сравниваю составы; в сущности, этому спектаклю, сочиненному и выстроенному
жесткой режисерской рукой, все равно кто в нем играет. Приди Йен Гиллан на место Цивицивадзе – он не потряс бы зал. Режиссура прошлась по актерам, как каток, уплощив, упростив им задачу до предела, отказавшись от их сильных сторон и обнажив уязвимые. Режиссер победил своих актеров так же, как победил все, что было в тексте Кеслера удачного. К сожалению, ту же задачу выполнила и хореография Феликса Иванова, заслоняя, а не поддерживая драматургию (отдельно судить о работе хореографа не берусь – слабоваты
исполнители).  С самого же начала под тревожный шум апостолов: "What’s the buzz , Tell me what’s happening?", влнующихся о своей будущей судьбе, отплясывают рокерские девицы, которые, напевая: "Что за шум?", оглаживают бедра и дрыгают ножками. Так же не уместен энергичный танец на песню отдыха апостолов, почти колыбельную. А в сцене "Осанны", которую Кеслер построил очень напряженно по драматургии (Христа раздирают Симон, требующий немедленной революции, и Иуда, призывающий к осторожности), всеобщая пляска окончательно заслоняет текст. Все это, конечно, важно, но не главное. О чем бишь я – об этой опере в нашей жизни? – Да. О том, как приспосабливают ее, примеряют к нам, чтобы понятна и привычна она была загадочной русской душе, требующей полной меры страданий и сомнений? – Да.  И все-таки – нет: я о том, как все это подстраивают под нас, сегодняшних, стреляющих билеты у входа и пьющих дорогой коктейль в
буфете. Как лепят нам "развлекуху про Иисуса" с танцами: немного про любовь, немного про политику, пару драк, один-два голых бюста и нравоучения в финале – только не перенапрягитесь.  Нет, это совсем не случайный провинциальный спектакль. Вы, может быть, слыхали, что американцы, любящие смотреть кино только про себя, скупают сценарии лучших европейских фильмов, чтобы снять их по-своему, и вот вместо рефлексирующего француза (скажем, Депардье), недавно вышедшего из тюрьмы и томящегося в круговороте запахов, женщин, музыки Парижа, выходит нью-йоркский качок и на своем пути метелит полицейских направо и налево. Сюжет тот же – антураж другой. Но, как видно, в антураже все и дело.
Так вот, я все думаю: спектакль Холмского, таким же образом рассчитанный на нас, с как бы нашем антуражем и лишь слегка измененным сюжетом, в своей оценке зрителя оскорбителен или точен? Быть может, мы его достойны? Быть может, с нами, не читавшим Евангелие, только и можно разговариваь – вот так?
Режиссер складывал спектакль из простых кубиков, которые всегда в ходу, выводя на первый план любовный роман и политические намеки, не утруждая ни себя, ни зрителя философией. Впрочем, Холмский тоже отдает дань великой русской культуре, сочиняя новый персонаж – юродивого с колокольчиком в руке (привет от "Бариса Годунова"!), который вылезает в особенно драматических местах спектакля. В минуты предсмертного безумия Иуды рука юродивого, протянувшись сквозь решетку, на которой тому предстоит повеситься, передает ему колокольчик. Многозначительная деталь. Но главное создание режиссерской фантазии – безусловно троица первосвященников, главных душителей свободы и справедливости. Появившись в увертюре в полицейских касках и с дубинками, они потом не раз меняют костюмы: от условно-исторических, в которых
они, сдовно дьяволы, возникают из люка, падсвеченные красным адским светом (символ!), до эффектных современных «двоек» на голое тело в сцене "вербовки" Иуды – здесь они небрежно покуривают, развалившись в свободных позах. И к концу – в строгих черных костюмах с трауарными повязками. Здесь явный апофеоз перед финалом: после символического распятия (а самой смерти из оперы не было) спускался сверху огромный чеканный лик Христа, заслоняя распятие, и под ним начиналось народное ликование (читай: вчерашние палачи исполняют: "Он умер, но дело его живет". Модный нынче мотив). Пляшет Иуда, уже в джинсах, размахивая над собой кожаной курткой, пляшет Ирод с девицами, пляшут рокеры. И важно выступает троица бывших первосвященников (теперь они явно – ответственные товарищи у гроба партийного лидера), исполняя нечто совершенно неожиданное для Райса:

Все мы - слуги народа,
Каждый, кто верует, жертвы, поймет,
Славься, наша свобода,
В рамках, которой послушен народ!

Потом они стоят на крепости, словно на Мавзолее, в правительственном приветствии помахивая руками.
Получив мораль, высказанную театральными средствами, мы должны получить ее еще и на словах – режиссер и драматург снова боятся, что мы не поймем. Тогда из люка выходит Пилат и возвещает уже без всякой музыки, патетично и многозначительно:

И вот когда вы упьетесь своей свободой,
И вас затошнит от нее -
Тогда вы снова придете ко мне,
Придете и скажете: "Прости нас, игемон,
Прости, Христа ради!"
Ради Христа? Я бы простил,
Да простит ли Он?

Текст этот кажется очень знакомым, и все-таки ежишься от него: так стыдно сегодня слушать пренебрежительные слова о свободе и так неуместно они звучат в заключение спектакля, в котором о свободе не было ни слова.  Эх, да что тут говорить! Играя на этом спектакли в отгадки с текстом – что откуда взято, я попыталась поначалу разгадать так же и режиссуру Павла Хомского. Вот, например, упала в начале спектакля на рокеров сетка-пелена, лишь Иуда смог прорвать ее и поет, пока пытается выбраться. Где я видела что-то похожее? Недавно у Захарова, раньше – в балете "Сотворение мира", или: где я видела, что вот так же отрицательные герои – толпа – носят золотые полумаски? А где?.. Но напрасно мы мучительно вспоминаем, загибая пальцы, где мы это уже видели: вскоре становится ясно, что это неважно, поскольку здесь нет конкретного заимствования, присвоения чужого открытия – режиссер берет то, что витает в воздухе, что давно уже стало общим местом, он, как говорят, "полон звуков средних слов" и легкость поиска решений из уже известных мало кому покажется полетом фантазии.  Здесь режиссер победил драматурга. Театр всегда сильнее слова: актер ли, говоря о любви, будет играть отвращение, или постановщик построит действие поперек текста – мы всегда поверим театру, а не словам. Режиссер победил и актеров, поставив их в унизительные
условия: для оперы у них нет подготовки, для драматического спектакля - нет возможности. С музыкой он тоже соперничал. Не смог победить, но и ее торжества не было.  Крутится сцена, закрывая от нас народное ликование. Звучит тема "Моления о чаше". Перед нами – два мотоцикла с молодыми парнями водителями. С одним из них беседует бывший Христос – в джнсах и кожаной куртке. Входит Иуда. Они жмут друг другу руки и садятся позади мотоциклистов. Рев моторов заглушает музыку – мотоциклы уезжают, но, сделав круг, возвращаются: у стены жмется Магдалина. Христос зовет ее, она садится впереди него, и они снова уезжают.
Первыми на поклоны выезжают мотоциклы.

 -Театр и кино все больше переплетаются. Театр становится кинематографичным до неприличия, взять хотя бы соловьевскую "Чайку".
А лучше современные фильмы, снятые по шекспировским трагедиям, они построены по классическим законам театрального действия.

Актеры активно кочуют с экрана на сцену и обратно... А тебя в кино что-то не видно?

- Я - влюбленный в театр ортодокс! О чем не жалею и чего не стесняюсь. Моя первая и, наверное, вечная любовь - театр Любимова
на Таганке. Спектакли: "5 рассказов Бабеля", "Преступление и наказание" ( Я играю Лебезятникова), "Борис Годунов" и роль
Курбского в "Царевиче Федоре" - это была очень хорошая школа и интересная жизнь!

- Почему "была"? Ты ушел от Любимова?

- Не ушел, но все меньше и меньше там работаю. Но ортодоксом остаюсь, видимо поэтому особых побед в кино у меня не было. Есть
фильм, по которому меня должно помнить уже немолодое поколение девушек - "Ученик Лекаря". Я хотел сыграть вторую, но более
характерную роль, но режиссер убедил меня взять главную, сказал: "Олег! Ты не понимаешь! Этот фильм сейчас будут смотреть
пяти-шестиклассницы. Когда станешь гораздо старше, 18-20 летние девушки будут помнить тебя именно по этому фильму. Это же
вечная молодость!" Вот я и ношусь теперь с этой вечной молодостью. Все мою дочь за любовницу принимают и ничего не помнят и
не знают, кроме этого фильма и мюзикла "Иисус Христос суперзвезда".

 - Тебя огорчают твои поклонницы?

- Иногда приходит в голову мысль: смотрю в зал и вижу людей, с которыми хотелось бы познакомится, поговорить, но именно эти
люди считают невозможным идти за кулисы, они четко разделяют жизнь на сцене и в зрительном зале! Иногда даже жаль. Но чаще
бывает по-другому. Я не могу посадить друзей на хорошие места, потому что на них сидят одни и те же девочки, которые ведут себя
как школьницы в отсутствие учителя: разговаривают, фотографируют, поют вместе с нами... У меня возникает ощущение, что я
какой-то попсовый исполнитель на концерте в Лужниках. Это очень мешает! Бывают моменты, когда сосредоточен до такой степени
на ноте, действии... Спектакль очень трудный, и я должен, мне нужно донести...

- Трудно "быть" Богом?

- Нечеловечески трудно! Периодически, где-то раз в год, у меня просто бывают срывы, истерики. Я прошу заменить спектакль или
меня, дать второй состав. Я не могу! Я устал! Потом прихожу, слышу опять эту музыку, и все начинается по новой!

- А как относится церковь к твоей работе?

- Ортодоксальная напрочь отрицает любые интерпретации Библии, но настоятель монастыря в Казани сказал мне так: "Вы не
играете Бога, а просто просвещаете людей, может статься, что благодаря вам одним верующим станет больше!"

- Роль проповедника не менее тяжела!?

- Сейчас перекрещусь и расскажу... исполнителей роли Иисуса было очень много, и со всеми ними случались какие-то несчастья:
болезни, сложности. Чувствую, что и на мне лежит какая-то печать, какой-то шлейф тянется. Я боюсь об этом говорить... Пока живу
обычной актерской циничной жизнью, зарабатыванием денег, одиноким волком - все нормально. А как только попадаю в ситуацию,
которая требует каких-то душевных затрат, сразу чувствую себя инвалидом. Я раскрываюсь - и такая боль... Многие говорят: ты
выбрал свой пусть, ты актер и по жизни "исусик"... Мне бы не хотелось связать свои личные неудачи со спектаклем, иначе мне
придется из него уходить...

- Ну, может быть, дело не только в этом спектакле ты же параллельно еще и Аззазело играешь, и Отрепьева?

- Так вот, когда я исповедовался, я назвал отцу Николаю все роль, которые играю - он крестился не переставая, и сказал, что
помолится Господу за меня. Ну что, я не знаю, рожа у меня такая универсальная, что ли, - и Бог, и дьявол одновременно?

- Забыл еще одну свою ипостась.

- Какую?

- Российского плейбоя!

- О, это да! От этого уже не открестишься!

- Как же тебя угораздило?

- Началось все с того, что меня практически без проб пригласили в корейском фильме играть лысого, толстого гомосексуалиста,
юриста по образованию, хобби которого - рисовать обнаженную натуру. А еще мой герой плохо говорит по-английски, и над ним все
смеются - это все, что я знал про свою роль. Подписали контракт, поехали на съемки. Я - лысый гомосексуалист  - должен нарисовать
девушку, которую мне подарил брат. Она позирует голая. Я должен попросить ее вести себя поэмоциональнее, ну, например, полаять...

    Дальше в сценарии маленькая ремарка: начинают обнюхивать друг друга, как собаки, и дальше общаются по собачьи. Мне в голову
могло прийти все что угодно, кроме того, что это постельная сцена! Короче, за 15 минут до съемок выясняется, что мне нужно
ложится в постель! Я, естественно, возмущаюсь: моего агента нет, в контракте это не оговорено... Нахожу директора театрального
агентства и говорю ему, чтобы он каким-то образом улаживал ситуацию, иначе я вообще ухожу со съемок. Ну за такую сцену, понятно,

гонорары высокие. Стали договариваться: значит, если разденешься по пояс - такая-то сумма, если до трусов - то вот такая, ну а если
совсем - то уже во-о-от такая. Кое-как договорились, стали снимать...

- На какую же сумму ты разделся?

- Не поверишь! Им стало жалко денег! Поэтому, я разделся до пояса. А главное, мы пытались им объяснить, что во всем мире такие
цены снимаются отдельно, заранее оговариваются, репетируются, люди к ним как-то готовятся. Мы попросили всех уйти со
съемочной площадки, все русские не хотели нас смущать и ушли, а эти как стояли 20 человек на съемочной площадке, так и остались
стоять!

- Ну и как же вы отработали сцену?

- Сбегали за коньяком, выпили по 50 граммов. Я спросил: "Лен, как?" Она говорит: "Давай еще 50 грамм и вперед!" Я разделся до
пояса, потом сделал вид, что снимаю штаны, идет крупный план поясной и дальше "работа на память физический действий", как в
театральной школе...
 На премьере мы очень удивились - получилась одна из самых красивых сцен фильма. В ней не было пошлого физического секса,
была некая извращенность, нужная режиссеру и оператору, хороший свет, хорошая обработка. Я возгордился! Меня в Корее всем
представляли как плейбоя из России! Вот так, в 40 лет, первый раз... Конечно, я не пуританин и нормально отношусь к эротике... в
кино. Словом, фокус получился, но я очень рад, что мне пришлось раздеваться только по пояс!

- А как прошла премьера?

- На просмотре этого фильма семь русских актеров сидели в одном ряду, держась за руки, и тряслись от смеха. Надеюсь, этот фильм
никто не увидит, кроме корейцев :)

- Знаю, что ты прекрасно готовишь и при этом вегетарианец - парадокс?

- Когда я пришел в Театр на Таганке, стал очень быстро поправляться. Весил 86 килограммов...

- По-моему, это не много для мужчины твоего роста. А сейчас сколько ты весишь?

- Моя норма 74 кило гамма при росте 186. Ну так вот, педагог тогда мне сказал: "Олег, ты опух!" А я просто отъелся у родителей за
границей на чешском пиве со шпикачками. Я решил изменить себя: занялся серьезно теннисом, перестал есть мясо, молоко, масло...

- Но морепродукты ты ешь с удовольствием.

- Это отдельная история - белок мужчине необходим! Мясо есть тяжело; пока его перевариваешь, становится скучно. Я люблю
испытывать чувство легкого голода. Я давно умею готовить, но стряпаю только для друзей, а так как у меня гости почти каждый
день, то я уже так наловчился, что без работы не останусь, в ресторан пойду шеф-поваром. Мое фирменное блюдо - испанская паэлья.
         Покупаю морских гадов, кролика или курицу. Отвариваю рис. Курицу мелко обжариваю в оливковом масле. Беру замороженные
овощи из пакетика. Обжариваю их также в оливковом масле со специями (очень люблю карри). Перемешиваю овощи с курицей.
Затем высыпаю на противень рис, курицу с овощами и сверху кладу креветки, мидии, кальмары и гребешки. А дальше - на 10 минут
в духовку. В течение приблизительно такого же времени все это съедается моими друзьями. Потом жена быстро моет посуду.

- Жена? Ты ведь разведен!... Или.. ты привел в дом эту молодую красавицу, чтобы она освободила тебя от рутинного быта?

- Эта молодая красавица - моя дочь. Она частенько ко мне заходит. Мы дружим. А с супругой... пойдем на кухню, я тебя с ней
познакомлю. Она у меня такая умница!
 И Олег широким жестком показывает на большую посудомоечную машину.

(с) Анна Дегтярева

Его голосам говорят Кевин Костнер и Дастин Хоффман,
но он предпочитает говорить от себя...

Валерий Сторожик стал известен в 1976 году, когда по телевидению был показан сериал режиссера Валерия
Рубинчика «Последнее лето детства». Актер играл повзрослевшего героя знаменитых повестей А. Рыбакова
«Кортик» и «Бронзовая птица». Почти четверть века фильм не сходит с телеэкрана. Без него не обходятся ни
одни школьные каникулы. Сторожик запомнился и зрителям, и профессионалам. Все его герои как будто несут
в себе надежду. Недаром в рок-опере «Иисус Христос - суперзвезда» Сторожик играет самого Христа.

- Валера, ваше имя связано исключительно с театром Моссовета. Сегодня многие актеры в поисках «лучшей
доли» кочуют из театра в театр... В чем причина такого постоянства?

- Весной исполнилось 20 лет как я работаю в театре Моссовета. В 1979-м состоялся мой дебют на этой сцене: я
играл крошечный эпизод в спектакле «День приезда - день отъезда». Одновременно был приглашен в Малый,
но я сделал выбор в пользу Моссовета. Первые годы было очень трудно: казалось, что я никому не нужен, что я
здесь чужой, что меня не любят... Но время доказало, что выбор сделан правильный. Я прожил в этих стенах
интересную жизнь. Очень люблю этот театр, его прошлое. Я ведь застал Плятта, Раневскую, Цейца,
посчастливилось играть вместе с этими мастерами. Разве это забудешь!

- На Западе существует особое отношение к актерам, сыгравшим роль Христа. А как вы относитесь к этой
работе?

- Мне кажется, что ничего сверхъестественного нет. Всегда ставились рождественские спектакли,
разыгрывались библейские сюжеты, действовали библейские персонажи. Только у нас в стране до какого-то
времени это было не принято. Я же стараюсь относится к этой работе предельно честно, искренне, трепетно.

- Вам не обидно за свою актерскую судьбу? Что до сих пор не удалось реализовать свои возможности?

- Мне всегда говорили: «Театр - это бег на длинные дистанции». Этакий марафон. Я пока еще бегу. Многие из
моего поколения уже свалились. Кто-то не добежал, кто-то уехал в Америку, хочется что-то делать самому,
много творческих амбиций, проектов... Но в театре осуществить их практически невозможно. А кино...
американцы всех «сделали»  по части кино. Ужасно обидно! Сейчас, например, я зарабатываю на хлеб, тем что
озвучиваю лицензионные фильмы и сериалы («Поющие в терновнике», «Санта-Барбара» и т.д.) Моим
голосом говорят Кевин Костнер в «Почтальоне», Дастин Хоффман в «Человеке дождя», Николас Кейдж в
«Городе Ангелов», Джереми айронс в «Женщине французского лейтенанта». И я думаю: почему мы можем
только озвучивать, когда у нас так много талантливых людей? Зачем нам нужна «Санта-Барбара»? Надо что бы
то ни стало снимать свои сценаристы! Те ребята почему-то зарабатывают кинематографом на хлеб, а мы только
их показываем. Это как-то очень несправедливо...

-  У вас есть семья?

- Моя семья - театр. Этой мой настоящий дом...  Я не хочу говорить про личную жизнь, потому что не вправе
обижать тех людей, с которыми  у меня сохранились хорошие отношения. Моя личная жизнь, как у многих, я
думаю, протекает довольно странно. Некоторые умудряются найти свою «половину», умеют удержать ее,
«свить гнездо», чтоб дети были, внуки. По моему, это невероятно сложно! У меня не получилось пока. Не
хочется жаловаться на жизнь. Да и мне ли на нее жаловаться! У меня ведь есть два сына - 12 и 10 лет.
Конечно звучит банально, но хочется иметь семью и нейтральную любовь. Как и все, хочу быть счастливым...

"Вечерняя Москва"

                    С любезного разрешения популярного артиста театра и кино, ведущего одной из телепрограмм
Валерия ЯРЕМЕНКО мы с вами, читатель, находимся сегодня, 25 ноября. в его гримерной на 3-м этаже Театра
им. Моссовета, на сцене которого идет спектакль "Двенадцатая ночь, или Все равно что". На артисте нечто
джинсовое и меховая безрукавка с бубенчиками - костюм шута Фесте. Наготове аккордеон. Густая каштановая
шевелюра перевязана резинкой и забрана под шутовской колпак. На гримировальном сто­лике и на стене, над
зеркалом - вылепленные из цветного пластика профильные ба-рельефчики и маленькие скульптурные
бюсты-шаржи. их черты кажутся знакомыми. Артист готовится к выходу, отвечает на вопросы, одновременно
прислушивается к радиотрансляции спектакля, чтобы не опоздать к своему эпизоду, и реагирует на влетающих
в комнату и вылетающих из нее партнеров и сослуживцев. Изредка он удаляется на сцену и вскоре
возвращается - это уже не шут Фесте, но еще и не Валерий Яременко. Бе­седа продолжается, она несет
отпечаток сиюминутного творческого перевоплощения.

- Валерий, во всех ваших ролях и выходах на сцену есть особенность, может быть, от­ражающая вашу
личность: вы и в ансам­бле, и вместе с тем держитесь так, словно вы в стороне от всех. Каково ваше
отно­шение к понятию актерского ансамбля?

- Тема эта для меня болезненная. Если коротко, то я думаю, что, вероятно, Театр им. Моссовета до конца не
стал моим театром. В последнее время мне становится больно оттого, что у меня нет настоящих,серьезных
ролей - с судьбой, личной темой, ролей, которые раскрыли бы меня как актера с неожиданной стороны. Я
играю считанные роли, от которых получаю какое-то удовольствие. Хотя я благодарен своему театру, я люблю
многих его актеров, я чувствую, как замечательно относятся ко мне Борис Владимирович Иванов, Ольга
Михайловна Остроумова, Сергей Юрьевич Юрский. Я до сих пор помню свои ощущения, когда Сергей
Юрьевич подошел ко мне, вчерашнему студенту ГИТИСа, и сказал какие-то добрые слова. И такие крылья мне
подарил! Сегодня он обращается со мной как с коллегой, говорит мне вещи, к которым я прислушиваюсь. Я
очень рад, что сейчас приступил к новой работе (не в Театре им. Моссовета, из-за суеверности не буду
рассказывать подробности), в которой встречусь с С. Юрским как с режиссером и актером.

- Недавно вышла книга об Олеге Табакове, где приведен такой его совет: артист должен быть всегда
наготове, должен впрок готовить для себя роли. Так он сам когда-то сыграл в Чехословакии
Хлестакова...

- Замечательный совет, но... Расскажу вам такой случай. Когда я только пришел в театр и увидел спектакль
"Человек как человек" М. Вайля по пьесе Брехта, я влюбился в главного героя, которого отлично играл Валерий
Сторожик. Я тут же взял пьесу и начал самостоятельно работать над ролью. Не заподозрите меня ни в чем
плохом, просто мне естественным казалось быть готовым к роли: а вдруг понадоблюсь? Но когда коллега
увидел у меня на столе пьесу, мне стало стыдно и я забросил свою идею. К сожалению, я уже привык к тому,
что вижу одни и те же лица в театральных антрепризах. Что делать молодому актеру (я сейчас даже не о себе
говорю)? Чтобы сыграть в спектакле, на который финансисты дадут деньги, нужно иметь имя, а чтобы
заработать имя, надо сняться в кино, а в кино в главных ролях снимаются пять, семь, восемь человек, мы их
всех прекрасно знаем, они переходят из фильма в фильм. И получается замкнутый круг. Однако вернемся к теме

самостоя­тельного труда. Когда я получил роль Иуды в рок-опере "Иисус Христос - суперзвезда", где главное -
уметь петь на профессиональном уровне, я стал заниматься вокалом с актрисой театра "Летучая мышь"
Натальей Трихлеб. Надо мной посмеивались, но сегодня мне не стыдно позвать на спектакль какого-нибудь
вокалиста: я проделал очень большую работу и даже стал уважать себя за это. Правда, у меня была школа:
во-первых, музыкальное образование (аккордеон), во-вторых, я служил в Ансамбле песни и пляски
Черноморского флота. Даже сейчас, когда у меня нет новых ролей, я все равно стараюсь держать себя в форме.
И не только тело, но и душу. Может быть, не здесь, так в другом месте, в любой час могут позвонить,
пригласить и т.д. Я не люблю, когда на сцену выходят молодые мужики (это касается и женщин) с висящими
боками.

- Валерий, может быть, вам следует поговорить с режиссерами о ролях, которые вам хотелось бы
сыграть? В вашем театре работает А. Житинкин, которого зовут "режиссер-аншлаг", каждый актер у
него становится звездой...

- Значит, я не актер Житинкина. Вероятно, моя беда в том, что я не борец, я не борюсь за свои права, за свои
мечты, но что делать: один рождается танком, другой созерцателем. Мне всегда казалось, что я предназначен
для вторых, для третьих ролей, что я не достигну тех высот, на которые посягают многие мои друзья, что я
всегда буду, наверно, быком, которого запрягают в плуг, и он пашет свое поле. Вот я и стал таким быком. А,
например, Сергей Проханов, с которым я работал, успел создать свой театр, и я поражаюсь его таланту
организовать себя и дело. Просто, наверно, звезды еще так не сошлись, чтобы на меня ставили спектакль.
Режиссеры отдают другим первые роли, а я заполняю собой пространство, играю, как у нас говорят,
"атмосферные" роли. Иногда я получаю новую роль и думаю: наверно, опять "Яременко в собственном соку", и,
к сожалению, часто не ошибаюсь. Используется какая-то часть моих навыков: "Ах, он может спеть, ах, он может

потанцевать..." Да, могу, но уверен, что могу и еще кое-что. В последнее время я ощущаю себя вулканом,
который законопатили и забыли до лучших времен. И все-таки я верю, что жизнь моя начнется после 40. Я еще

не родился по-настоящему как актер. Когда мне было 28, я был менее интересен, чем сейчас. Мне иногда везет
на встречи с интересными людьми. Совсем недавно я участвовал в записи компакт-диска со стихами Марины
Цветаевой "Лебединый стан", музыку к которому написала композитор Валерия Беседина. Эта работа в
какой-то степени компенсирует не сыгранные мной роли. Кстати, у меня такое предчувствие, что меня ждет
что-то настоящее в жанре музыкального театра, к чему я себя и готовлю. Однажды Барнаульский музыкальный
театр пригласил меня сыграть роль Иуды в спектакле "Иисус Христос - суперзвезда", который они поставили. Я

поехал, не видя спектакля, не зная никого. У меня было всего 4 часа времени на то, чтобы хоть во что-то
вникнуть. В Барнауле я почувствовал себя премьером, познал уверенность в себе как в человеке, который
может что-то организовать.

- Валерий, вспомните, пожалуйста, ко­гда вы решили стать артистом?

- Я уже с детства знал, что буду артистом, особенно когда убедился, что не стану ни следователем, ни
укротителем зверей в цирке, ни фигуристом, тем более что в Севастополе, где я родился, большие проблемы с
ледовыми площадками. В школе всегда участвовал в самодеятельности и приносил медали и почетные
грамоты. Часто не ходил на физику и математику, меня отпускали, потому что знали: мальчик будет артистом и
сделает доброе дело. А сейчас я превратился, как говорит моя мама, в живую легенду нашего города.
 

- Станиславский  советовал  актерам наблюдать за людьми, их привычками, жестами, характерами и
использовать наблюдения в работе над образом. Вам это свойственно?

- Когда мы делали этюды на первом курсе, настал момент, когда Б.Г. Голубовский при всех сказал: "С
сегодняшнего дня я разрешаю Яременко этюды на темы о животных не показывать, он перевыполнил план на
все четыре года вперед". Я действительно увлекался наблюдениями. Считаю, что это актеру необходимо. Иной

раз в метро уви­дишь такой типаж, что, кажется, на сцене ничего делать не надо, только повтори...

- Есть ли принципиальная разница между выступлением на сцене и съемкой в фильме?

- Когда я смотрю свои роли, которые мне удалось оставить на целлулоиде, то хочется все переделать, но увы -
ничего не поделаешь. А в театре я имею великую возможность самосовершенствоваться. Я честно скажу, что
не очень люблю премьеры, на них я выхожу еще сырым и где-то после 15-го или 20-го спектакля начинаю
обретать уверенность в себе. Кино - это игра света и тени, в кино легче обмануть зрителя, в театре - сложнее.

- Известно, что такое психофизическое состояние артиста, а у зала бывает разное состояние? Оно
воздействует на сцену?

- Конечно. Бывает глупый зал, когда зрители реагируют на всякие пошлости, и плохо, когда актеры начинают
идти на поводу у этого настроения. Бывает интеллигентный зал, бывает чопорный, где публика не позволяет
себе распахнуть свое сердце. Зал - это живой организм. Бывает такой зал, что мы ходим и говорим: господи,
какой спектакль, как мы гениально работаем! Иногда я чувствую, как напрягаются мышцы у людей в зале и как
им становится стыдно за подростка, который уронил пивную бутылку и громко переговаривается с соседом.
Актеры все это видят и не могут не реагировать. Однажды в "Школе жен" я забыл текст (к сожалению, мы
редко играем этот спектакль), и зрители мне подсказали, причем я сразу не расслышал и переспросил. Но все
сошло гладко, потому что роль построена на кон­такте с публикой и большинство зрителей подумали, что так и

надо.

- Валерий, расскажите, пожалуйста, о своем отношении к многочисленным поклонникам и
поклонницам.

- У меня есть поклонники, точнее поклонницы, которых я знаю в лицо много лет. Они не изменяют мне,
следят за моим творчеством и иногда говорят мне очень правильные вещи. Иногда мне дарят музыкальные
новинки. Я рад, что есть поклонники, которые приносят мне новое знание. Есть поклонники, которые пишут
мне прекрасные, талантливые стихи - видите, лежит книжечка-сам­издат? Дарят мягкие и шоколадные
игрушки, которые я приношу домой сыну (он у меня учится во втором классе). Но иногда встречаются
поклонники с маниакальным напором, от которых я, увы, не могу спря­таться за темными стеклами 600-го
"мерседеса", я на него не заработал.

- Вы находите время воспитывать своего сына, общаться с ним?

- Я не из тех актеров, которые заняты нарасхват. Нет. Этим летом я побывал благодаря фильму Грамматикова
на фестивалях. После этого сыграл маленький эпизодик в "Д.Д.Д." и снялся в сериале "Директория смерти".
Все!!! Больше нигде не снимался, в своем театре ничего не репетирую. Но озвучиваю мультфильмы, и эта
работа мне очень нравится, не ожидал, что это так интересно. Так что время у меня есть, я отвожу сына в
школу, иногда и встречаю. Было бы хорошо, если бы я переживал из-за того, что времени нет. Есть, к
сожалению, есть.

- Валерий, вы дома можете что-нибудь смастерить, починить, приготовить еду?

- Очень люблю готовить и думаю, что делаю это хорошо. Что касается починки крана, то профессионал это
сделает лучше, чем актер, но тем не менее считаю себя надежным помощником своей жены. Леплю из
пластика дружеские шаржи: вот на столе Мирошниченко Ирина, это Неля Пшенная, Леонид Евтифьев... Много
фигурок раздарил. Когда приезжаю в Бердянск к тестю и теще, первым делом беру в руки лопату... Наверно,
что-то крестьянское во мне сохранилось. Извините, бегу! Мой последний выход. Будете уходить - просто
прихлопните дверь гримерки...

И, махнув рукой, Валерий Яременко -уже почти шут Фесте - исчезает...

                    Его судьба складывается удивительно и поучительно одновременно. В мире кино Валерия
Яременко не знают абсолютно. Но каждый раз, когда он выходит на сцену в роли Иуды в спектакле "Иисус
Христос - суперзвезда" на сцене театра имени Моссовета, рев зрительного зала напоминает рев взлетающего
самолета. Или овации стадиона при появлении рок-звезды. Несмотря на то, что спектакль идет вот уже 9 лет
"Иисус..." является одной из наиболее посещаемых постановок в театре. И немалая заслуга в этом артиста
Валерия Яременко.

Из интервью с Павлом Хомским. "Я называю Валерия Яременко молодым, имея в виду его возраст. Но он уже
сейчас берет на себя ту нагрузку и ту ответственность, которые берут на себя ведущие актеры нашего театра. Он
талантлив. Он из тех, артистов, которые все умеют делать сами: поет, танцует, катается на роликах, играет на
музыкальных инструментах и даже скачет на лошади"...

- Валерий, что необходимо актеру Яременко, чтобы он стал мировой звездой?

- Ну, мировой звездой я никогда не стану, и мне этого и не надо. Есть вещи, которые уже предопределены...

- Полно. Или вы кокетничаете? Я помню притчу о том, как пришел к Шекспиру человек и сказал: "Я хочу быть
Шекспиром", на что писатель ему ответил: "Я хотел быть Богом, а стал Шекспиром. Кем же станете вы?" Может
быть, вы интуитивно ощущаете, что ваша «планка» более высокая?

- У меня пока одно ощущение - я должен себя хорошо ощущать в профессии, и дай Бог, чтобы роли были
хорошие , а режиссеры интересные.

- Мне кажется, вы из тех актеров, которые, пропустив материал через себя, могут сделать любую роль
интересной?

- На сегодняшний день я играю ряд абсолютно не своих ролей. И  в этом для меня есть внутренний конфликт.
Не люблю, когда актер играет не свою роль. Хотя есть исключения. Например, Инна Чурикова. Она может
перейти рубикон внешности и сыграть женщину и страшную, и желанную, и отталкивающую. Все в одном
лице. Я пока не вырос в такого актера.

- А как же образ Кречинского, где ваше попадание стопроцентно?

- Кречинский - исключение. Действительно, он по замыслу автора, мужчина с правильными чертами лица
(чего как раз нет во мне), но трактовка режиссера Саркисова позволяет играть эту роль. Мне и в дальнейшем
хочется сталкиваться с подобными работами.

- Вернемся к Иуде... Ваш Иуда - персонаж второго плана - получился, на мой взгляд, ярче и интересней, чем
Иисус Христос - главная роль...

- Когда я открыл титульный лист американского компакт-диска "Иисус Христос - суперзвезда", то увидел, что
иуда там занимает первое место. В программке нашего спектакля Иуда - второй. Но в драмматургии
моссоветовской постановки заложены все возможности, чтобы он был первым. Имея такой богатый материал,
как музыка Вебера, наличие хорошего микрофона, трансформирующего мой голос, возможность усилить многие
сцены путем их пластического воплощения (чего не лишен актер, играющий Иисуса), делают эту роль для
зрителя более яркой и притягательной. Также в контексте нашего спектакля иуда "слеплен" из плоти и крови.

- Когда я смотрела ваш спектакль, то вспомнила одну любопытную версию: Иуда был лучшим учеником
Христа. И понимал его с полуслова. Когда Иисус произнес: "Один из вас предаст меня", то иуда понял это как
"руководство к действию". Он помог Учителю в восхождении на крест, создав условие - "предав" за 30
серебряников. При этом, понимал, что Иисус будут помнить в веках, а его, Иуду, - будут проклинать. Создается
впечатление, что вы играете через Иуду распятость Христа. Ваш иуда сознательно идет на жертву...

- Стоп. Поверьте, что сколько зрителей - столько и мнений. Мой Иуда действительно не злодей, а жертва. Он
бьется головой о скалу фатальности. Ему предначертано быть "подножкой" для другого. Он словно тростевая
кукла, которой управляют сверху. Он сопротивляется, рвет, сдирает кожу и ничего сделать не может. И он
успокаивается, понимает, это его Судьба. Мой Иуда - такой. Но если откровенно, мне не хочется, чтобы эта
роль стала моей визитной карточкой на всю жизнь.

- Если вы предпочитаете, что все в жизни предопределено и человек приходит на землю с задачей, которую
сам не может изменить, то почему бы вам не сыграть диаметрально противоположную роль - роль Христа? То
есть - задачу более высокую?

- У меня никогда не было желания сыграть роль Христа. Никогда. Ее замечательно играют мои партнеры по
сцене.. Кроме  всего прочего есть и актерская этика... И потом, чтобы играть Христа, надо обладать
определенными внешними данными...

- Смотрите, сколько мы имеем упоминаний о Христе и нигде нет данных о том, что он был некрасив. Что же
он своей внешностью смог удовлетворить абсолютно все вкусы? Или, может быть, тот свет, который он нес в
себе, не оставлял места для оценки его внешних данных? Может быть, чтобы достоверно сыграть Свет, надо
быть этим Светом, светлым человеком?

- Нет, я не согласен. Для того чтобы сыграть ту или иную роль, необязательно обладать теми или иными
человеческими качествами. В этом и заключается профессия актера. Не нужно быть в жизни порочной
женщиной, чтобы сыграть на сцене порок.

- Ну хорошо. Пойдем на компромисс. Будем считать, что все талантливые артисты уже изначально несут в себе
положительный заряд. Иначе бы их не любили зрители. Вернемся к внешности - до того, как люди стали
молится Богу в образе Христа они молились Яриле, солнцу. И если Бог - един, то кто знает, как он в
действительности должен выглядеть?

- Как знать, если бы нашелся режиссер, который подарил бы мне внутреннее право играть эту роль, предложил
бы такую сходную с вашей трактовку истории, то я бы, возможно, и согласился...

- Я думаю, что зрители бы от этого только выиграли. А то вы при вашем таланте все больше играете
отрицательные роли...

- Стоп. Это не так. Я, например, играл ну-у-у очень доброго пса в киплинговской "Кошке, которая гуляла сама
по себе". А отрицательные роли... Они более многолики. Доброта - она и есть доброта. А зло- чтобы добиться
чего-то - должно надевать маски, иногда белые одежды. И этим-то оно для меня и интересно. Как актера тема
оборотничества всегда меня притягивала.

- Чем вы отличаетесь от других талантливых актеров?

- А просто парень хороший :)

- ?!!

- Да мне даже мама говорила... А если серьезно, у меня нет эйфории от достигнутого, но я, к счастью, еще не
разуверился в своем выборе в жизни и получаю от этого удовольствие. Я еще, извините, не наигрался.

- А какую бы роль вам хотелось сыграть?

- Ту, в которой пришлось бы сломать себя. Не приходилось открывать какие-то новые качества в себе. Мне
кажется, что они были, эти качества, только где-то там, в глубине. Скрытые не только для всех, но и для меня
самого.

- Что ж, желаю вам, чтобы в этом убедились и зрители.

Валерий Яременко: «Сцена дело жестокое. И зависит это от тебя, и от аудитории особенно. Как только
начинает складываться круг людей, от тебя чего-то ждущих, как только возникает предвкушение у зрителя,
определяется твой пусть еще смутный имидж -  твоя жизнь на подмостках осложняется. Я не вправе
обманывать ожидания, я должен выдать что-то, чего от меня хотят, но притом обязательно открыть еще и
нечто новое. Баланс между зрительским вожделениями и собственной волей -  вещь тяжелая. Постоянное
перетягивание каната - с риском если не для существования, то для карьеры (не в смысле материальных благ).
Сколько уже случаев, когда способный актер или актриса повторяются до полной изношенности»...

Как можно наиболее точно определить, кто из актеров звезда, а кто просто хороший? Думается, прежде всего
по степени зрительского энтузиазма: количеству букетов на сцене и жаждущих автографов поклонников и
поклонниц у служебного входа. По рекордному числу посещений одного и того же спектакля одними и теми же
зрителями, приезжающими подышать одним воздухом со своим кумиром даже из других городов. По
"количеству телефонных звонков, приглашающих на свидания, в загс, на дачу, и это при условии, что номер
телефона в театре не дают, а в справочнике он не обозначен. По числу приглашений на кино- и телесъемки,
что, впрочем, уже является следствием звездного положения артиста. По особому отношению администрации
театра к звезде, уезжающей в разгар сезона на съемки и срывающей репертуар, спланированный на несколько
месяцев вперед. Просто хорошему артисту такой вольности бы не простили. И, безусловно, по ревностному
отношению к звезде коллег и партнеров по сцене, внимательно наблюдающих за удачливым собратом и не
прощающих ему малейшей ошибки.

На столичных сценах зрители видят множество звезд, определяя степень их величины и яркости сообразно
собственному возрасту, вкусу и пристрастиям. Люди старшего поколения отдают предпочтение своим
ровесникам, хранят им верность долгие годы, принимают их в свою семью, жизнь, воспринимая уход кумира
как личную трагедию.

Зрители среднего поколения более отстранены от романтических и сентиментальных   привязанностей своих
отцов, они деловиты и перегружены производственными проблемами. Но и у этой публики есть свои
творящие идеалистический образ делового красавца супермена или  удачливой красавицы директора
шоколадной или парфюмерной фабрики.

Молодежь гораздо свободнее в своем выборе, ей не нужен пример для подражания, а необходим идол для
поклонения, но требования к такому идолу предъявляются самые жесткие. Он должен быть лучшим среди
лучших - море обаяния, идеальная внешность, тренированное тело и хорошая пластика, музыкальность и,
конечно же, драматическое дарование. То есть зрители инстинктивно предъявляют своим кумирам требования
приемной комиссии театрального и кино- институтов, пи в отличие от последних категорически отказываются
идти на компромиссы, неизбежные при конкурсах. Молодого зрителя невозможно убедить, что сын или
дочь некоего известного гражданина являет собой большую художественную ценность, чем рожденные с
Божьим поцелуем мальчик или девочка, родителей неприметных.

Молодежь хочет видеть на сцене и на экране сверстников, отвечающих их эстетическим и духовным запросам,
а запросы эти, как замечено, всегда больше, чем их реальное воплощение в жизни.

Артист театра им. Моссовета Валерий .Яременко проснулся знаменитым после премьеры спектакля  «Иисус
Христос - суперзвезда», где он сыграл Иуду. Четвертый сезон *,  благодарные зрители стоя скандируют: „Браво,
Иуда!" И заваливают цветами сцену. Четвертый сезон служебный подъезд театра атакуется толпами
молоденьких поклонниц, увидевших в Яременко свой идеал мужчины и артиста. Я не буду сейчас рассуждать,
почему таким идеалом стал Иуда, а не Иисус, хотя это интересный материал для размышления, но
поскольку евангельский сюжет не  имеет никакого значения в спектакле, то и мы оставим этот феномен в
стороне.  Очевидно лишь то, что с почти повсеместным исчезновением мужского мужественного начала в
современных ременных юношах, с появлением изнеженных, вялых, неинициативных особей, готовых
переложить на плечи своих решительных и активных подруг, весь груз жизненных проблем, тяга сегодняшних
девушек к сильному и нежному, предприимчивому и ловкому, совестливому и дерзкому мужчине совершенно
естественна. Во всех театральных работах Валерия Яременко явственнее всего проступает не столько
природное обаяние и органичность, сколько притягательность,   предощущение мужской надежности. Его
актерская природа сродни, быть может, Жерару Филипу, который также относился к своим героям без
патетики, с оттенком веселой иронии.
Зимой случилась беда. Поскользнувшись на поворотном круге во время спектакля, Яременко порвал связки под
коленом и надолго перешел в гипс и на костыли. Травма артиста - беда не только для него самого, но и для
театра: срываются планы, перекраивается репертуар,  начинаются срочные вводы в спектакли.  Предстоящая
премьера мольеровской  „Школы жен", где Яременко должен был играть сразу несколько ролей, оказалась под
угрозой срыва. Но актер, как только смог вставать, пришел на репетицию и вместе с режиссером Б.
Мильграмом стал придумывать мизансцены, оправдывающие костыли. Так и сыграл премьеру — на здоровой
ноге  роликовый конек, больную подстраховывает костылем и делает это настолько смешно и виртуозно, что
никому в голову не приходит вынужденность этого решения.
В Онегинском зале Дома-музея К. С. Станиславского идет спектакль режиссера Валерия Саркисова,
привлекающий истинных любителей театра. Нет броских афиш и надоедливой рекламы, но каждое
представление пьесы «Завтра суд», инсценировки романа Ф. М. Достоевского „Братья Карамазовы", собирает
множество зрителей. В. Яременко играет Смердякова. Казалось бы, не самый обаятельный персонаж, ив самое
простое и популярное прочтение трудного романа. К тому же партнеры по сцене известные и любимые
артисты- Владимир Стеклов, Валерий Гаркалин, Денис Карасев. А зрители засыпают цветами
Смердякова-Яременко  и снова кричат „Браво!" и ждут у подъезда после окончания спектакля, чтобы
прикоснуться, взять автограф, проводить до дома.
Настоящим театральным и зрительским праздником стал первый после болезни спектакль „Иисус Христос —
суперзвезда", где Яременко - Иуда еще не мог демонстрировать головокружительные пластические трюки,
темпераментные хореографические номера и акробатические прыжки. Артист сосредоточился на трагическом
мироощущении своего героя, на идее богоизбранничества Иуды и создал образ, оказавшийся гораздо сильнее и
человечнее всех остальных фигур на этом произведении. И снова благодарные зрители кричали «Браво, Иуда!»,
забрасывая цветами любимого артиста.
За семь лет работы в театре после окончания ГИТИСа Валерий Яременко сыграл довольно много ролей, не все
они были главными, но все заметными.  Это и обаятельный пройдоха-посетитель в «Кафе Превера", патриций
Лепидий а «Калигуле", изысканный бродяга Дон Сезар де Базан в „Рюи Блазе", старший Брат в «Матери
Иисуса» в партнерстве с блистательной Евгенией Симоновой, сказочный черный злодей в «Журавлике».
Он пробует свои силы в разных амплуа, прекрасно поет и замечательно движется, не высокомерен, общителен
и доброжелателен.
Родился в Севастополе. Живет в коммунальной квартире на Патриарших прудах, в крохотной комнатке, все
стены которой увешаны странными коллажами и красивыми лепными панно, сделанными им самим.
Прекрасно готовит, много читает, слушает музыку, снимается в кино.  Все остальное время предпочитает
играть, играть и играть...

Ирина АМИТОН

Немного найдется среди наших студентов людей, которые не видели _ спектакль «Иисус Христос -
суперзвезда», поставленный в театре им. Моссовета по мотивам известной американской рок-оперы. А те, кто
видел, наверняка были очарован актером, сыгравшим роль Иуды Искариота.
...Он обрушился на зрителя лавиной смятения и горя. Это был сгусток отчаяния и боли. На сцене билась в
яростной муке живая человеческая душа. Взгляд Иуды забыть трудно...

- Роль Иуды в мюзикле «Иисус Христос - суперзвезда»  можно назвать вашей визитной карточкой. Это сыграно
вдохновенно и запоминается надолго. Причем ваш герой вызывает симпатию и сострадание. Не столько жаль
Христа в этом спектакле, сколько того, кто его предал.

- А я никогда не считал Иуду предателем в том смысле, что пошел и предал, такой вот нехороший. Любой
сидящий в зале человек отождествляет себя в меньшей степени с Христом, а вот по поводу Иуды или
Магдалины... У каждого в жизни было что-то подобное. Момент предательства каждому человеку понятен. И
поэтому Иуда существует на сцене не как аллегория - как человек. Я чувствую, что у меня есть обаяние. И это
обаяние плюс материал (сюжетная линия и так далее) не дают возможности сделать монстра. Хотя я и люблю
монстров всяких играть и знаю, что могу сделать что-то очень отрицательное. А в "Иисусе" я хотел показать
момент раскаяния, поиска. Иуда - он жертва. Наверное, поэтому зритель к нему и чувствует расположение.

- Нелегко, наверное, играть с такой самоотдачей и два часа выдерживать большое физическое и моральное
напряжение?

- Когда мы начинали работу над этим спектаклем, я очень уставал, были проблемы с вокалом:
иногда связки не выдерживали... Но это не потому, что я такой болезненный юноша... тридцати двух лет.
Просто неправильно пел. Сейчас все это позади и я не могу сказать, чтобы физически выматывался. Я прихожу
после спектакля, мне говорят: "Ты должен, наверное, упасть и заснуть". Ничего подобного! Я разогреваюсь и
после этого у меня энергии хватает еще и на всякие другие подвиги. Что касается морального напряжения, то
здесь есть, знаете, такой момент. Понятно, что секс в нашей жизни играет большую роль. У меня бывает такой
переизбыток сил, что мне некуда девать энергию. В такие моменты я чувствую, что мое сексуальное "эго"
начинает прорываться.  Такое  происходит именно в этом спектакле. Человек,  который испытывал его на
сцене, меня поймет. А другой может подумать: "Маньяк какой-то..."

- Вы не можете пожаловаться на недостаток зрительского внимания. Поклонницы сильно донимают?

- Ну, бывает все в жизни, Господи... Могу сказать одно: есть нормальные люди,  которые дарят
цветы и говорят хорошие слова, а есть ненормальные, которые звонят и говорят глупости всякие. Иногда
здорово надоедают. Мне вообще не хотелось бы отношения к себе, как к шоумэну. Я к этому никогда не
стремился.

- Не пробовали себя на эстраде?

- Что, выйти и спеть песню? А что значит в наше время спеть песню? У меня нет таких денег,  чтобы сделать
клип. И американского дядюшки тоже нет. Если бы все это было, если бы была песня, с которой не стыдно
появиться, Но уйти в это с головой... Это надо пересмотреть свое отношение к жизни. Вообще, я не верю, что у
меня появится такая возможность. Это такой дар судьбы, когда у тебя появляется крутой спонсор! Но поживем
- увидим.

- Ваше амплуа?

- Герой-простак или комик-неврастеник. И когда мне начинают навязывать благородство и что-то
романтическое, я считаю это не совсем уместным. Над благородством мне придется еще поработать. Вот урки,
бандиты - другое дело, здесь особых актерских затрат от меня не требуется, если исходить из внешних данных.
Меня часто упрекают в мазохизме: якобы недооцениваю свои возможности. Но за то я не переоцениваю себя.

- Вы снялись в знаменитой «Полицейской академии». Как американцы нашли вас?

- Вообще-то, я актер агентства "МАКС". Сейчас такое время настало, что актеру без агента трудно. Надо быть
уже звездой: все знают тебя, все приглашают. Я не могу похвастаться, что у меня в кинематографе сложилось,
поэтому почти вся работа, которая была в кино, шла через агентство. В "Полицейскую академию" тоже попал
благодаря ему... Американцы не хотели снимать русских а больших ролях, у них были для нас эпизоды
проходящие. Я тоже пробовался на какой-то эпизод, но вдруг оказался похожим на главного героя, отца
мафии, и меня взяли на роль его брата.

- С языком проблем не было?

- Когда я пришел на "Мосфильм" на пробы и сел перед камерой, оказалось, что надо по-английски говорить. А
меня никто не предупредил! Нужно было показать хоть какое-то понятие английского, и вот я что-то там стал
лепить... Я менял будущее с прошедшим, прошедшее с настоящим, но они вроде понимали. Потом мне
позвонили и сказали: "Ты должен сегодня прийти к пяти и убедить их, что все понимаешь. И тогда ты будешь
играть". Четыре часа у меня было. Я взял словарь, начал смотреть какие-то слова, выражения... В общем,
запутался еще больше. Пришел, вижу, они уже как-то запали на меня. Да там еще сидел переводчик, который
сказал: если что, ты смотри, мол, на меня,  подскажу. И я не давал им говорить, а сначала рассказывал про себя.
Когда они задавали конкретно вопрос, иногда я попадал на ответ, иногда не попадал. Тогда на переводчика
косился, он мне переводил, а я только говорил: "О, йес! Ха-ха!" Реагировал. И получилось, вроде убедил их, что
могу что-то понять. Но тогда у нас переводчик был сильный, поэтому особых проблем не было. Случилась
один раз уже на съемках история... Я выучил фразу, которую произношу. Выучил с акцентом, как надо,
проторчал полдня на площадке, как это часто бывает. И за полчаса перед тем, как войти в кадр, мне сказали,
что  у меня новый текст. Вот тут я испугался! Но собрался, что-то сказал, отсняли несколько дублей. Пленки-то
им не жалко, от себе ни в чем не отказывают. В этом их преимущество. Фильм сняли за пятьдесят один день, и
премьера состоится уже в марте.

- Вы производите впечатление человека открытого, неунывающего и уверенного в себе. Это результат работы
над собой?

- Это гены. Каждый человек с рождения  запрограммирован. Я запрограммирован на радость. Но бывает так: я
все время нахожусь в состоянии веселости и вдруг настроение резко меняется. И я  ухожу от людей, и люди
меня не видят. Я не люблю жаловаться и говорить: посмотрите, какая у меня рана! Как она болит!.. Я лучше
уйду и залижу эту рану, и приду уже здоровеньким. Не люблю, когда люди плачутся: какая жизнь трудная, как ,
невыносимо! Иногда смотрю на калеку и думаю: вот у него есть проблемы. Какие у меня могут быть проблемы,
у здорового человека, который нормально живет, испытывает удовольствия в жизни? Да, наверное, я
оптимист.

- Неужели у вас никогда не было комплексов?

- Да у меня и до сих пор есть какие-то комплексы, которые я не могу сбросить. Я вообще не видел человека без
комплексов. Просто один не может их скрыть, а другой может. Как именно? Для начала надо полюбить то
хорошее, что в тебе есть, и развить это.

- Представим, что вы не стали актером. Что тогда?

- Наверное, это была бы моя трагедия, если бы я не поступил в театральный вуз. Я не могу заниматься
чем-нибудь другим, например, бизнесом. Мне кажется, было бы много у меня денег, я более щедро одаривал
друзей и любимых. Но если нет денег - и пусть. У меня нет несоответствия между желаемым и
действительностью. Я быстро приспосабливаюсь ко всему.

- Вы счастливый человек?

- Да! Мне кажется, счастливый. Мне иногда даже хотелось бы концентрации проблем. Мне хотелось бы
неразделенной любви...

- Не получается никак?

- (смеется) Не знаю, наверное, не получается... Мне хотелось так влюбиться в какую-нибудь женщину, чтобы
ходить, добиваться... А может, это не свойственно мне, и если скажут: "Все! Никогда!", я скажу: "Ну и до
свидания!"

- Должно быть, способность видеть во всем светлые стороны еще и от того, что вы жили у моря, в
Севастополе...

- Да. Я вспоминаю детство: у меня был .романтический период, когда мы жили в запретной зоне. И вот я там
гулял, я дельфина видел и дельфин подплывал... Представляете, что все это значило для мальчишки! Море
многое дает. Другая активность солнца, другой ветер, воздух другой... Когда я приезжаю в Севастополь, дань
близким отдам, на пикник съезжу с крабами, с шашлыками, а потом всегда ухожу. Я люблю отдыхать один.
Есть у нас замечательные дикие места, и я Бог знает куда забираюсь, чтобы на горизонте никого не
было. Летом мне нужны только солнце, вода, ветер - и все! А с человеком приходится говорить, выслушивать
его, очень  много суеты... Приходится либо открываться,  либо закрываться. Даже когда закрываешься, ты
какую-то работу осуществляешь, отвлекаешься от природы, космоса. Я приезжаю в Москву - все так грязно
кажется. А с другой стороны, в Севастополе я очень скучаю по Москве, по работе... После лета мне так хочется
работать! Потому что я заряжаюсь энергетически именно в Севастополе...  Один писатель как-то заметил, что
севастопольские мальчишки -лучший на свете народ: открытый и бесстрашный... Валерий Яременко,
успешно завоевывая Москву, в душе остается севастопольским мальчишкой, искренним и щедрым.

Из разговоров: "Он очень, очень хороший парень". Добавить к этому нечего.

* «ПУ» Статья от 3 марта 1994 года.

- Расскажите, из какой вы семьи, кто ваши родители?

- Я родилась в Москве. Родители никакого отношения к искусству не имеют. Мама - химик-технолог, папа -
экономист. В детстве я скрывала от них, что хочу стать артисткой. Блефовала: "Мечтаю продавать мороженое".
На самом же деле обожала выступать на сцене. Первыми моими моими площадками были детсадовские
утренники и праздники на работе папы и мамы. Я росла капризной девчонкой. Уже в три года устраивала
скандалы из-за одежды. Для меня всегда важно быть нарядно одетой. Но мама знала волшебную фразу,
которая моментально меня успокаивала: "Ира, сей-час нет денег, купить это платье не мо-жем". Кстати,
привередливость в одежде осталась до сих пор. Предпочитаю классический английский стиль - все строгое,
стройное и удлиняющее.

- Ваша страсть к одежде объяснялась желанием нравиться мальчикам?

- Прежде всего мне хотелось быть красивой. Я была жуткой кокеткой, флиртовала напропалую с мальчишками.
Но все мои романы были ненастоящими. Серьезно я влюбилась, когда мне исполнилось пять лет. "Серьезно" -
потому что полюбила взрослого мужчину, соседа по коммуналке. У Валеры был мотоцикл и еще у него были
усы, которые просто сводили меня с ума. Я приходила к Валере в гараж, садилась на мотоцикл и млела от
счастья. Я дала себе слово, что выйду замуж только за мужчину с усами. Мне казалось, что без усов мужчина не
мужчина.

- С первой любовью все ясно. А первую свою роль вы во сколько лет получили?

- В шесть лет воспитательница доверила мне играть Снегурочку. Но празд-ник мне испортил Дед Мороз. Перед
спектаклем меня отвели знакомиться с любимцем детворы. Я вошла в накурен-Кумир детства сидел с
сигаретой в зубах, красный плюшевый халат был распахнут, а под ним - волосатая грудь. Борода сдвинута
набок, шапка - на макушке... В общем, я навсегда разочаровалась в дедах морозах.

- Так ведь можно было разочароваться в актерской профессии...

- Слава богу, этого не произошло. Вплоть до окончания десятого класса мама и папа не догадывались, что я
собираюсь поступать в театральный институт. Мне стыдно было говорить им об этом, потому что профессия
артиста казалась родителям несерьезным занятием. Они были уверены, что я выберу какой-нибудь
технический вуз. К моему увлечению театром и занятиям в школьном драмкружке они относились
снисходительно. А когда я объявила им о своих намерениях, они не стали меня отговаривать. Наверное,
надеялись, что провалю экзамены (правда в последствии понимали меня и поддерживали во всем). Между тем
я легко поступила в Щукинское училище. В то лето мне особенно везло. Во время конкурсного отбора ко мне
подошла женщина и предложила сниматься в кино. Фильм назывался "Время луны". Режиссер в первый же
день утвердил меня на главную роль.

- Мне говорили, что после окончания училища вас приглашали аж сразу 12 театров. В том числе сам Михаил
Ульянов долго уговаривал вас работать в Театре им. Евг.Вахтангова. Но вы отка-зались. Почему?

- Было несколько причин. После дипломного спектакля у меня началась депрессия. Четвертый курс дался мне
настолько тяжело, я так устала, что потеряла голос. Наступило полное физическое истощение. У меня не было
сил играть где-либо. Кроме того, Театр им. Евг. Вахтангова вызывал панический страх. Я не понимала, как это
я, вчерашняя студентка, буду на равных играть с актерами, которые преподавали мне в Щуке. Я написала
Ульянову письмо - десять страниц извинений и просьб не сердиться на меня за отказ. Когда депрессия прошла,
я выбрала Театр им. Моссовета. Проработала там шесть лет и ушла.

- Почему? Закулисные интриги достали?

- Закулисных интриг небыло. В Театре Моссовета, что большая редкость для актерской среды, интеллигентный
состав. Молодых не зажимают. Мне, например, сразу дали роль. Дело в другом.  Четыре года назад многие
театры, впрочем, как и вся страна в целом, переживали страшный кризис. Люди перестали ходить в театр.
Иногда артистов на сцене было гораздо больше, чем зрителей в зале. Ощущение от пустого зала -  ужасное.
Казалось, моя профессия никому не нужна. Денег на тот момент было очень мало. Положение
становилось катастрофическим.

- Если не секрет, из-за чего?

- Я познакомилась со своим будущим мужем актером Валерием Боровинских. И с моей подачи главный
режиссер театра пригласил его на роль Иисуса в спектакль «Иисус Христос-суперзвезда», в котором я играла
Магдалину. И тут началась история, о которой, честно говоря, рассказывать не хочется. До сих пор не знаю, кто
был на самом деле прав, а кто нет. Но тогда я чувствовала огромную вину и обиду за любимого человека,
которого пригласили выручить театр, а потом просто задвинули. Короче, кончилось тем, что я, хлопнув
дверью, ушла.

- Куда?

 - Домой, на кухню, готовить борщи. К тому времени уже началась моя семейная жизнь. Мы снимали комнату
в коммуналке. Валера стал заниматься квартирным бизнесом. И у него это очень хорошо получалось. А я, чтобы
заполнить образовавшуюся пустоту, принялась изучать психологию и астрологию. Мне всегда нравились
эзотерические науки. Ходила на курсы, чи-ала специальную литературу. Эти знания мне очень пригодились в
дальнейшем.

- Вы, наксколько мне известно, до сих пор не зарегистрировали свой брак, хотя и живете вместе восемь лет.
Это что, дань моде?

- Пять лет назад мы обвенчались. Я настояла на том, чтобы мы поженились. Для Валеры этот вопрос не стоял
так принципиально. (Смеется.) Мне нужен был не столько статус жены, сколько подвенечное платье и
фотографии на память потомкам. Я составила для нас обоих астрологические календари и высчитала точный
день и час предстоящего бракосочетания. Это было воскресенье, загсы закрыты - значит, остается тлько
церковь. Мы венчались в храме Большого Вознесения, где венчался Пушкин. Я долго искала наряд,
обходила десятки салонов, но мне ничего не понравилось. Пришлось идти под венец в платье, которое мы
стили с подружкой для моего первого клипа "Детский сон". А накануне свадьбы я в этом же платье выступала
на "Овации".

- Вы сказали, что роль домохозяйки вас быстро утомила. Обычно в периоды простоя актрисы стараются
обзавестись ребенком. Вас такая мысль не посещала?

-  Мне очень хотелось и до сих пор хочется иметь ребенка. Но нам с мужем отважиться на это. Я не
представляла, как в нашу нищую коммуналку можно было принести малыша.  Мы жили вдвоем маленькой
комнате. Вся наша мебель - это матрац на полу, коробки, в которых лежали вещи, вместо стола - ящик. На фоне
этого убожества цветной телевизор казался непозволительной роскошью. По квартире бегало безумное
количество тараканов и мышей. Плюс еще доставал сосед-алкоголик, который водил к себе каждый день
человек двадцать собутыльников, и они устраивали жуткие попойки. Кошмар. Я выходила из своей комнаты с
нагретыми щипцами, потому что передвигаться по квартире было небезопасно. Несколько раз соседские
дружки обворовывали нас. А однажды они устроили поножовщину, мы вызвали милицию, и в результате
милиционеры предложили соседу на выбор: либо тюрьма, либо принудительное лечение. Он выбрал второе. С
тех пор мужик практически не пьет, вернулся в семью. И очень редко появляется в коммнуалке. Мы сделали
ремонт, и теперь там можно нормально жить.

- А как случилось, что вы стали певицей?

- Когда я сидела дома и просто озверевала в четырех стенах, мне пришла в голову идея: а почему бы мне не
попробовать петь? Случайно я познакомилась с очень талантливым композитором Колей Парфенком. Он
послушал мой голос и предложил сотрудничество. Написал для меня песню "Детский сон". Папа помог найти
спонсора для записи альбома. Меня настолько увлекло новое занятие, что я на какое-то время забыла о кино и
театре. Мне самой приходилось проделывать огромную организаторскую работу: договариваться со студией,
искать аранжировщиков и так далее. Последующие два клипа мы сняли вместе с мужем. Валера
выполнял функции продюсера - нашел киностудию, директора, оператора. А я взяла на себя режиссерские
обязанности. Мы с Валерой придумали сюжет, хореографию. Я сама монтировала клип.

- Вы ушли на эстраду, а муж так и завяз в бизнесе?

- Он вернулся в театр. За два года, что Валера проработал в риэлтерской фирме, он купил два офиса, которые
мы сейчас сдаем в аренду, и поэтому у нас есть возможность заниматься искусством и нормально жить, не
думая о том, что завтра нечего будет есть. Мы нашли компромиссное решение.

- Это правда, что вы отбили Валеру у Ани Тереховой, дочки актрисы Маргариты Борисовны Тереховой?

- Ложь. Когда мы познакомились с Валерой, он уже несколько лет был в разводе. Но самое смешное, что мою
маму тоже зовут Маргарита Борисовна. Так что у него обеих тещ величают одинаково.

- А кто был инициатором в ваших с Валерой отношениях?

- К сожалению, я влюбилась в него с первого взгляда, а он относился ко мне как к своей младшей сестре. Мне
приходилось все время придумывать поводы для встреч. Я первая призналась Валере в любви. Он быстро
охладил мой пыл, сказав, что у него другие представления о женщинах и что, кроме дружбы, мне рассчитывать
не на что. Это была катастрофа. Я обиделась на него круто. Стала общаться с ним строго-официально. Мой
холодный тон испугал его страшно. Валера понял, что без меня ему одиноко и грустно, что но
превык ко мне. И тут уж он начал искать пути к моему сердцу. Я же не обращала на него внимания. Я считаю,
что сделала ошибку, взяв инициативу на себя. Ведь сила женщины не в том, чтобы добиваться своего любой
ценой. Наша сила - в терпении. В общем, когда Валера включился в мою игру, он наконец-то понял, что любит
меня.

- Еще одна сплетня. Вы действительно привораживали мужа?

- Конечно, нет. И никому не советую это делать. Очень опасное занятие, потому что последствия могут быть
совер шенно непредсказуемыми. Правда, недавно я по совету своей подруги-астролога все-таки обратилась к
«бабке» -женщине, которая занимается магией. Дело в том, что обычно семьи на седьмом году совместной
жизни часто переживают серьезный кризис и распадаются, не преодолев его. Почти так же случилось у нас.
Дело дошло до развода. И тут я поняла, что не хочу расставаться с мужем. Все, что происходило с нами почти
год, было каким-то тяжелым на важдением.  Мне хотелось убедиться, права ли я в своих догадках. Я
попросила «бабку» посмотреть только общую ситуацию, нет ли постороннего вмешательства? И к моему
удивлению, она подтвердила мои опасения. Мол, некая девушка имеет виды на моего мужа и за-казала порчу
на наш разрыв. Утверждать не берусь, может быть, это все бред. Но спустя некоторое время после того, как
порча была снята, наши отношения с Валерой стали восстанавливаться. И сегодня мы снова вместе.

- Поневоле поверишь в магию...

- Любовь - это мистика. И знаете, что я поняла из всей этой истории? Чтобы изменить ситуацию и даже мир,
нужно прежде всего изменить себя. Потому что окружающий мир - это проекция нашего духовного состояния.
То, что в нашей душе, то с нами и происходит в жизни.

- Вы счастливы?

- Да. Счастье и любовь ниспосылаются нам свы-ше как дар. И получить его легче, чем уберечь.
 

Людмила Серова "Женские секреты" сентябрь 1999 год

"Интересней всего играть сумасшедших,
                                      подонков и алкашей".

                        Кино в России в застое, но съемки идут и идут несмотря ни на что. На
                    днях до монтажно-тонировочной стадии благополучно добрался фильм
                    Бориса Гиллера и Александра Бородянского "Чек" - русский боевик о том,
                    как люди гоняются друг за другом из-за пяти миллионов долларов. В
                    проекте заняты звезды шоу-бизнеса Николай Расторгуев и Николай
                    Фоменко. Сыграли злодеев. Роль положительного персонажа - простого
                    русского парня, принципиального и очень сильного - исполнил молодой
                    актер Театра имени Моссовета, выпускник ГИТИСа Алексей макаров.
                        - В прошлом году я снялся в фильме Станислава Говорухина
                    "Ворошиловский стрелок". Сыграл жуткого подонка. Теперь - полная
                    противоположность. В "Чеке" мой герой такой положительный, что просто
                    не верится, бывают ли такие люди вообще. Кстати, по сценарию он на пять
                    лет моложе меня.
                        - Все говорят, что в нашем кино нет героя. Может, твой персонаж из "Чека"
                    станет зрительским кумиром?
                        - В нашем кино на первом месте всегда была личность. Негодяй это или
                    положительный герой - неважно. Я когда еще учился в институте, понял, что
                    интереснее всего играть алкоголиков, подонков и сумасшедших. Потому что
                    душа человеческая изначально тянется к пороку. Героями целого поколения
                    могут быть законченные идиоты или, наоборот, суперпорядочные люди. Вот
                    сериал "Менты". Его любят. Потому что менты там - живые люди со своими
                    достоинствами и недостатками. У нас в кино нет такого Брюса Уиллиса,
                    который придет и спасет мир. Нам интереснее внутренние проблемы.
                    Помнишь, в "Полетах во сне и наяву" Балаяна? В финале герой Янковского
                    зарывается в стог сена, пытаясь таким образом скрыться от окружающей
                    действительности. Такой персонаж мне близок. Но на данный момент я не
                    могу себе представить его в современном кино. Сейчас есть только черное и
                    белое, богатые и бедные. О духовности мы забыли. Поэтому не снимается
                    трогательное кино. Или экшн, или комедь. Люди поехали в круиз, захватили с
                    собой камеру, и получился фильм. Ни о чем. Есть легенды, суперпопулярные
                    личности, Никита Михалков, например, Андрей Кончаловский. Они
                    действительно занимаются искусством. Есть люди, которым удалось
                    сохранить свои идеалы, но их, к сожалению, все меньше и меньше.

                        - Фильмы с разборками для артистов чреваты травматизмом?
                        - Да уж. На площадке я чуть не зарезал Фоменко. В фильме была такая
                    сцена, когда Коля сидит связанный пластиковым шнуром, мы разговариваем,
                    и начинается стрельба. Все взрывается, летят осколки, и в этот момент он
                    кричит: "Развяжи меня!" - и я должен ножом перерезать его путы. Мы раз
                    прорепетировали, два, потом - команда "Мотор!". Я начинаю играть - "Стоп,
                    снято!". Тут Коля говорит: "А вот теперь меня освободите". И я вижу, что у
                    него по ноге течет кровь. Я в шоке. Знаменитого актера порезал! Он же
                    профессиональный автогонщик, у него ноги - рабочий инструмент. А Коля
                    совершенно спокойно сидит и ждет врача. Выяснилось, что нож мне дали не
                    бутафорский, а самый настоящий. Взяли у кого-то из монтировщиков, он
                    бумагу рассекал на лету.
                        - Я слышала, ты специально худел для роли?
                        - Да. Мама (актриса Любовь Полищук) меня все время упрекает за то, что я
                    якобы толстый. Иногда просто намекает, иногда переходит в лобовую атаку.
                    Особенно когда у меня щеки появляются.
                        - Ты же самостоятельный, семейный человек.
                        - Но мы часто видимся. Захожу в гости. Вот сейчас у меня перерыв между
                    репетициями (беседуем в театральной гримерке; Алексей в костюме шута -
                    роль в новом спектакле "Венецианский купец") - забежал бы к ней поесть.
                        - В творческом плане мама тебя тоже контролирует?
                        - Она очень тактична. Знает, что актера обидеть легко. Поэтому никогда не
                    указывает, а осторожно дает советы: "Мне кажется, что тебе следовало бы
                    сделать то-то и то-то". Я или стараюсь соответствовать, или начинаю спорить.
 

                        - Вы играете вместе, и ты даже как-то сыграл ее любовника.
                        - Не любовника, а мужа в антерпризе Олега Березкина "Арт-клуб 21". Там
                    жена изменяет своим четырем мужьям и им всем об этом сообщат. Я сыграл
                    первого - самого интеллигентного и благородного. У нас была такая сцена -
                    она рыдает, я беру свои вещи и ухожу.
                        - Совершенно эдипова ситуация. Непросто было играть?
                        - Сначала мы действительно были очень скованны. Все-таки мне надо было
                    маме ноги целовать, и так далее. Но потом постарались абстрагироваться. У
                    меня получилось быстрее. Наверно, из-за того, что во мне больше цинизма.
                        - А что сказал настоящий муж?
                        - Отчим? Он ее видел в самых сумасшедших ролях. Его не удивишь. Сережа
                    ко всему относится философски. Он для меня в этом смысле пример. А я
                    жутко ревнивый. Если бы в такой сцене увидел свою жену (Оля -
                    танцовщица), я бы очень сильно нервничал. К автомату с газированной водой
                    могу ее приревновать. Горячий парень. Наверно, это просто перерасти,
                    относиться мудро. У отчима получается, молодец. Он давно для себя
                    определил - жена актриса, жена красавица - и ничего не поделаешь.
                        - Взросление воспринимаешь как путь к мудрости?
                        - Я с ужасом воспринимаю себя в девятнадцать лет. Из ГИТИСа меня два
                    раза пытались выгнать за плохое поведение. Но прощались, верили, что
                    перебешусь. Я и сейчас-то не слишком интеллигентная личность. А тогда это
                    был просто беспредел. Носил громадную зеленую майку, на которой было
                    написано "Алиса", нарисован Константин Кинчев и череп с костями. Такой
                    молодой экстремал.

                        - Было бы странно, если бы у тебя на майке был нарисован профиль
                    Константина Станиславского.
                        - Вообще-то да. Юношеский максимализм во мне бил ключом. Сейчас я
                    тоже остро реагирую на эту жизнь, но научился скрывать свои эмоции.
                    Может, это и есть взросление. Стал более рациональным, что ли. Стараюсь
                    правильно себя распределять. Как сказал, один пожилой актер: "В жизни надо
                    быть тихим и незаметным, а взрываться надо на сцене". Ведь мы очень много
                    сил тратим на ерунду. Но я пока не всегда следую заветам старого актера.
                    Разбрасываюсь.
                        - В театре прижился легко?
                        - Уже на третьем курсе я сыграл царя Ирода в спектакле "Иисус Христос
                    суперзвезда". Страшно переживал. Друг мне потом сказал: если бы ты видел
                    свое лицо - "сосульки на сцену!"
                        - Теперь ты, конечно, чувствуешь себя более раскованно.
                        - Но есть один нюанс. Дело в том, что я человек абсолютно непоющий. А
                    получилось, что в последние лет пять петь приходится во всех спектаклях.
                    "Иисус Христос суперзвезда", "Игра", и у нас есть такая сказка для детей на
                    музыку Гладкова "Шиворот-навыворот". А мне вс. Жизнь говорили, что у
                    меня ни голоса, ни слуха. И вот мы выпустили "Венецианского купца"
                    режиссера Житинкина - это моя первая роль, где я не пою.

                        - Ты следишь за тем, что происходит в нашем кинопроцессе?
                        - Я считаю, что то обожаемое всеми нами старое доброе кино уже не
                    вернется никогда. Подражать Европе или Америке не стоит. Просто не
                    получится. Надо брать на вооружение только техническую часть. Как это
                    делает Михалков. Мне нравятся такие картины, как "Доберман", "Восемь с
                    половиной долларов", "Трейнспотинг", "Беги, Лола, беги". В последнее
                    время влюбился в клиповое кино. Оно соответствует ритму времени, в
                    которое мы живем. Я с удовольствием смотрю старые советские картины.
                    Собрал почти все кассеты с нашим кино. Обожаю фильмы Рязанова,
                    Германа. Обожаю наших актеров. Никакой Сталлоне мне не заменит
                    Леонова, Евстигнеева или Борисова. Из молодых - Меньшиков, Машков,
                    Миронов, Домогаров, Балуев.
                        - Ты выглядишь очень спротивно. Свободное время проводишь в
                    тренажерном зале?
                        - Чаще лежу на диване с книгой в руках и с пультом от телевизора.
                    Любимое развлечение - наблюдать, на какие еще извращения в отношении
                    друг друга способны наши славные депутаты.
                        - В театре обсуждают политику?
                        - Еще бы. В курилке у нас на эту тему ведутся постоянные дискуссии.
                    Михаил Михайлович Казаков пришел совершенно шокированный после
                    "Гласа народа" с участием Явлинского и Чубайса. Репетицию не начинали
                    минут пятнадцать. И весь прогон "Венецианского купца" прошел под этим
                    знаком.
                        - А тебе не страшно за свое будущее? За профессиональную судьбу?
                    Может, уехать и заняться чем-нибудь, что приносит большие деньги? Такие
                    мысли, свойственные людям, подходящим к тридцатилетнему рубежу,
                    возникают?
                        - Я думаю об этом постоянно. Уехать - это не выход. Когда я немножко
                    посмотрел свет, понял, что русские могут жить только в России. Но сейчас
                    зарабатывать имя можно только на телевидении. Кино в последнее время
                    снимается все меньше и меньше.

                        - А тебе не страшно за свое будущее? За профессиональную судьбу?
                    Может, уехать или заняться чем-нибудь, что приносит большие деньги?
                    Такие мысли, свойственные людям, подходящим к тридцатилетнему рубежу,
                    возникают?
                        - Я думаю об этом постоянно. Уехать - не выход. Когда я немножко
                    посмотрел свет, понял, что русские могут жить только в России. Но сейчас
                    заработать имя можно только на телевидении. Кино в последнее время
                    снимается все меньше и меньше, поэтому на него уповать особенно не
                    стоит. Самые популярные люди - телеведущие, шоумены. Как Фома,
                    например, он и актер, и певец, и музыкант.
                        - На съемочной площадке он тебя уму-разуму не учил - как все успевать?
                        - Почти каждый вечер после съемок сидели, общались. Но, конечно,
                    никакого менторского тона не было и панибратства тоже. Фома абсолютно
                    нормальный, что называется, свой человек. Спит по три-четыре часа в сутки.
                    На заднем сиденье машины у него лежат подушка и матрас.
                        - А ты бы мог так жить?
                        - Я хочу самореализоваться. Для мужика, по-моему, это должно быть
                    задачей номер один. Сделать так, чтобы твоя профессия приносила уважение
                    окружающих, деньги. Да, я мечтаю спать по четыре часа в сутки. Но, к
                    сожалению, актеры сейчас больше отдыхают, чем работают. Они не
                    востребованы. Громадная масса талантливейших людей сидит без дела.
                        - Ну вот твои сокурсники по ГИТИСу, например?
                        - Катя Редникова - у нее все в порядке, снялась в фильме "Вор", сейчас
                    Голливуд. Дима Бозин - прима у Виктюка. Человек пять-семь не занимаются
                    своим делом вообще. Один ушед торговать алкогольными изделиями, другой
                    продает китайские пуховики. Кто-то удержался в театре. Хотя... Это раньше
                    считалось, что актером быть престижно. Но о каком престиже мы говорим,
                    когда актерский оклад 800 рублей. Я могу себе купить проездной, заплатить
                    за квартиру, за свет и электричество, остальное на еду. А дальше - вертись,
                    как хочешь. Но при этом еще надо как-то держать марку, прилично
                    выглядеть. Это уже отдельная профессия.
                        - То есть ты "вертишься"?
                        - Я работаю в театре, играю в антерпризе и последние два года снимаюсь в
                    кино. Это меня и держит на плаву. Хотя несколько раз были попытки уйти из
                    театра, потому что надо было как-то кормить семью. Дико говорить: мне,
                    27-летнему мужчине, помогает мама. Но тем не менее это так. И не потому,
                    что так плохо в театре, а потому, что такая ситуация в стране. Но два рубля на
                    "Московский комсомолец" я найду всегда.

                        На съемочной площадке фильма "Чек" - обилие звезд отечественного
                    кинематографа. Однако же молодой актер театра имени Моссовета Алексей
                    Макаров, играющий в этом фильме одну из главных ролей, среди них не
                    только не затерялся, но и благодаря своему обаянию и таланту стал
                    примечательной фигурой. С этого-то и начался наш разговор.

                        Алексей Макаров, актер. Родился в Омске. 27 лет. Женат. Живет и работает
                    в Москве. Закончил ГИТИС - курсы Павла Хомского, художественного
                    руководителя и главного режиссера театра имени Моссовета. До этого
                    работал грузчиком на овощной базе, ночным пожарным и администратором
                    учебного театра ГИТИСа. Снимался в фильме Станислава Говорухина
                    "Ворошиловский стрелок" (1998 год)

                        - Алексей, для вас, молодого актера, это всего лишь второй фильм, но каков
                    уровень! Сперва вы снялись у Говорухина в "Ворошиловском стрелке", а
                    сейчас у Гиллера с Бородянским в "Чеке". Сложно начинать
                    кинематографическую карьеру у таких мэтров? Или ваша работа в театре
                    уже дала соответствующую подготовку?
                        - Специфика работы в театре и кино различна. На съемочной площадке мне
                    было непривычно, на ходу учился каким-то, казалось бы, мелочам, которые
                    на деле и являются профессией. На картине Говорухина я только, что
                    называется, "начал въезжать" в процесс. Сложно ли было? Да нет, скорее,
                    интересно. Открывались новые нюансы моей профессии, новые ощущения,
                    впечатления.

                        - Многие молодые актеры начинают свою карьеру у ровесников,
                    снимаясь в дипломных работах или дебютных фильмах, вы же сразу - у
                    "звезд". На вас как на начинающего актера это как-то влияет?
                        - Я безумно благодарен судьбе и Господу Богу за то, что мне дано работать
                    с такими людьми. Это очень интересно. Знакомство здесь на съемочной
                    площадке с замечательным человеком, одним из моих любимых певцов
                    Николаем Расторгуевым, работа с Колей Фоменко, с легендарными
                    Лебешевым, Бородянским, Гиллером... Все это очень льстит и актерскому
                    самолюбию, и тщеславию чисто человеческому, и это питает творчески... Я
                    благодарен и счастлив.
                        - В этих двух фильмах у вас совершенно разные роли: "отморозок" у
                    Говорухина и положительный герой в "Чеке". В театре такой же разброс?
                        - Да. Играю и царя Ирода в рок-опере "Иисус Христос - суперзвезда", и
                    положительного героя во французской комедии. Играть совершенно разные
                    роли - в этом-то настоящий кайф актера. Перейти от "злодея" к крайне
                    положительному персонажу и наоборот, а потом сыграть женщину и еще
                    что-нибудь. Это безумно интересно.
                        - Кроме сцены и съемок, в кино что-нибудь интересует?
                        - Меня интересует все! И очень хочу в этой жизни попробовать все: и с
                    парашютом прыгнуть, и на лошади прокатиться... Я очень люблю смотреть
                    кино, я очень люблю читать, я очень люблю жить. Чем больше происходит в
                    моей жизни, тем больше я загораюсь, тем больше мне нравится жизнь.

                        - А читаете что?
                        - Зощенко, Чехов, Булгаков. Самый любимый писатель - Довлатов. Очень
                    люблю Василия Аксенова. Из иностранных - Джером К. Джером, Марк Твен.
                    Я очень люблю юмор, люблю сам шутить.
                        - Во время съемок всегда происходят какие-то комичные ситуации. "Чек"
                    не исключение?
                        - Начнем с того, что в съемках нашего фильма принимает участие
                    человек-ураган по фамилии Фоменко. Это уже много веселья и смеха. А так,
                    знаете, смех на съемочной площадке (если снимается не комедия, конечно) -
                    это, как правило, какая-то лажа в процессе. Слава Богу, таких кромешных
                    ситуаций у нас пока не было. Все работают профессионально, все идет
                    ровно.
                        - Считается, что актер начинает только после тридцати...
                        - Я абсолютно согласен. Мне трудно представить, что 20-летний мальчик
                    может сыграть Гамлета. Он мало пожил, он не видел небо. Он не наполнен.
                    Его душа не готова для этого. А для актера это очень важно.
                        - Понятно, что важно не столько количество, сколько качество сыгранных
                    ролей. Но не сниматься вообще - трагедия для актера. Вы, кажется, избежали
                    этого? Можно ли сказать, что Макаров "попал в обойму" и теперь
                    приглашения сниматься посыплются на вас как из рога изобилия?
                        - Нет. Я пока считаю, что Господь ко мне благоволит, и мне повезло
                    сниматься прошлым летом у Говорухина, а этим - у Гиллера и Бородянского.
                    А завтра может все измениться... Сейчас надо вообще очень много работать,
                    чтобы тобой заинтересовались. Надо очень много мелькать на экране и
                    работать, работать, работать...

                        - Отдыхать время есть? Вы хотя бы по Ярославлю прогулялись?
                        - По 12 часов на площадке - вот мой город. Приходишь, принимаешь душ и
                    валишься на кровать. Потом можно поработать над сценарием. На прогулки
                    просто нет времени. Я очень хотел здесь порыбачить, искупаться, по городу
                    походить, посмотреть ваши потрясающие храмы... К сожалению, нет
                    времени, зато есть работа.
                        - Вы постоянно поминаете Господа. Вы верующий?
                        - Недавно я принял обряд крещения. До этого я достаточно легко к этому
                    относился. Мне один умный человек сказал однажды, что для крещения надо
                    созреть. Этой весной я почувствовал, что готов, почувствовал необходимость
                    этого.
                        - Ваша мама - известная актриса Любовь Полищук. Повлияло ли это на
                    вашу актерскую судьбу?
                        - Да, безусловно. Другое дело, что я с одним отношением пришел в эту
                    профессию, а через некоторое время, когда кое-что понял, решил, что это
                    отношение надо срочно менять. Когда был совсем юным, мне казалось, что
                    все будет легко и весело - это не на станке восемь часов отпахать, а потом
                    выяснилось, что это очень тяжелый и серьезный труд...
                        - И не жалеете?
                        - Нет и надеюсь, что никогда не пожалею.

                     Светлана Боева